Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

В очередной раз мотивируя для Роллана свои возражения, «Время» сформулировало основания своей новой легитимации в условиях советского книжного рынка середины тридцатых годов, где государственное издательство, еще до окончательной ликвидации кооперативного, уже вело себя как монополист, не считаясь ни с «моральными», ни с иными договорами. «Время» попыталось занять диспозицию «опытного участка» в системе государственного книгоиздания. Благодаря своим небольшим масштабам и десятилетнему опыту работы «Время» могло обеспечить «лабораторное», а не «фабричное», как в Госиздате, качество подготовки книги:

Между ГИХЛом и нами существует большая разница в смысле объема их и нашей деятельности. ГИХЛ входит в издательское объединение, грандиозное по охвату своей работы. Наши масштабы довольно скромны. Но какой-либо принципиальной разницы между их и нашими задачами, между их и нашей ролью в общем строительстве нашей страны не существует. В бою за общие идеи мы сражаемся в рядах одной и той же армии и действуем одинаковым оружием. Входя в состав обобществленного сектора промышленности, мы, как и они, не преследуем никаких предпринимательских целей и менее всего думаем о наживе. Никакая коммерческая конкуренция невозможна между нами.

Но будучи не врагами, а соратниками, мы работаем каждый на своем участке, у каждого есть свои завоевания и каждый ими дорожит.

Мы гордимся тем, что именно нам принадлежит инициатива выпуска первого в СССР и первого в мире полного, скрупулезно обработанного собрания Ваших сочинений. Мы видим в этом культурную свою заслугу и думаем, что она дает нам некоторые права. <���…>

В другом, более крупном издательстве, Ваши книги составили бы лишь некоторую часть в общей массе его продукции, у нас же они представляют собою главное ядро нашей деятельности. Мы полагаем поэтому, что независимо от того или иного качества нашей работы, мы, в силу самой обстановки этой работы — скорее лабораторной, чем фабричной, можем уделять Вашему изданию более пристальное, чем в других издательствах, внимание. Кроме того, любое другое издательство, действуя добросовестно, должно было бы потратить еще очень много времени на переводную и редакционную работу. У нас это большое дело уже позади.

В отсутствие в системе планового советского хозяйства коммерческой конкуренции между издательствами [769], оставалась возможность для конкуренции только «культурной», в качестве работы над книгой — именно здесь «Время» видело теперь основания для своего отдельного от государственного издательства статуса и подчеркивало его, напоминая Роллану о моральном ущербе, который нанес бы «Времени» переход автора в ГИХЛ: «Если автор в течение ряда лет издается только одним издательством и если после этого он хотя бы и частично отказывается от его услуг, то для Издательства это всегда будет тяжелым моральным ударом и ляжет пятном на его репутацию. И удар этот тем тяжелее и пятно это тем темнее, чем выше этический авторитет писателя. Для нас в отношении ваших сочинений это вопрос острейшего жизненного значения» (там же). Выпуская огромным тиражом удешевленного «Жан-Кристофа» (и собираясь выпустить аналогичными общедоступными переизданиями сборник «На защиту Нового Мира» и «Кола Брюньона», — см. письмо «Времени» Роллану от 3 октября 1933 г.), издательство напоминало писателю, что даже в этих «народных» изданиях его текст дается «в том же исчерпывающе полном объеме, без каких бы то ни было сокращений и изменений, в каком мы даем его и в нашем основном издании» (там же), что было исключением в советской практике издания иностранных авторов, и потому «Время» надеялось, что теперь отпадет «основание вступать в какие бы то ни было переговоры с ГИХЛ-ом по этому предмету» (там же).

Однако несмотря на решительно высказанное «Временем» мнение: «Не посетуйте же на нас, если мы скажем Вам прямо, что мы не хотели бы уступать никакому другому издательству наших прав на издание Ваших сочинений ни в какой части» (там же), — сотрудничество с Ролланом в силу эволюции взглядов и советской репутации самого французского автора, чему «Время» немало способствовало высоким качеством своей работы, подвело «Время» к поражению. В ненормальных условиях советского книжного рынка, под сильнейшим экономическим и цензурным гнетом, в условиях заведомо неравной конкуренции с государственным издательством и отсутствия авторского права на произведения иностранных авторов «Времени» удалось выработать максимально «нормальные» и «моральные» основания взаимодействия с автором и, следуя им, полностью подготовить 20-томное авторизованное собрание сочинений современного иностранного писателя-классика, которое до сих пор имеет статус текстологического первоисточника, так как это «первое и единственное русское прижизненное издание, подготовленное и проверенное самим автором» [770], во многом превосходящее даже французские, снабженное специально написанными автором предисловиями, послесловиями и комментариями и изобразительным материалом, издание, в котором есть несколько образцовых, ставших с тех пор основными для переиздания, переводов, как «Кола Брюньон» М. Л. Лозинского. Однако в финале этой труднейшей работы «Время» фактически было вынуждено уступить издание уже подготовленных им томов ГИХЛ еще до своего официального «вливания» в эту издательскую систему, произошедшего 1 августа 1934 года (уже 23 июня 1934 года ГИХЛ объявило в «Известиях», что начинает печатать «Смерть одного мира» (заключительный том «Очарованной души») Роллана) [771]. Это поражение было следствием не столько эволюции самого издательства как сообщества (несмотря на то, что с 1930–1931 годов система его руководства радикально изменилась, качество и стиль собственно издательской работы остались практически неизменными), сколько лично Роллана. Летом 1935 года, посетив вместе с М. П. Кудашевой-Роллан с большой помпой Советский Союз и проводя несколько гротескных дней в гостях у Горького в Горках, Роллан с удовольствием слушал отчет директора ГИХЛ Н. Н. Накорякова о том, «какова прибыль с моих изданий, что было отчислено Московскому университету <���…>, какая сумма теперь записана на мое имя, что из моих произведений будет опубликовано в этом году, что в будущем. Планируются очень большие тиражи» [772]. Тогда же, узнав, что его верный издатель и переводчик Г. П. Блок выслан «в затерянный уголок Узбекистана, в деревню, в которой ему нечего делать, в которой он никому не нужен. Он в отчаянии и умоляет, чтобы местом ссылки сделали какой-нибудь город вроде Самарканда, где он мог бы быть полезен» [773], Роллан упомянул о хлопотах за него К. Федина и удовлетворенно резюмировал: «Приятно узнать, что интеллектуальная коммунистическая элита СССР заботится о гуманизации существующего режима» [774].