Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Можно предположить, что одним из толчков к расширению планов послужило краткое ощущение «оттепели» 1932 года, возникшее после постановления о разгоне РАППа, а также неожиданная поддержка, которую «Время» осенью 1933 года нашло в Ленинградском горкоме партии, бригада которого обследовала деятельность издательства и дала исключительно лестные и выгодные для него выводы, рекомендуя расширить тематический план издательства «за счет включения в него произведений авторов, запрещенных в фашистской Германии» и социально-революционной серии и «в связи с расширением тематического плана поставить перед соответствующими организациями вопрос об увеличении Издательству норм отпуска бумаги» (выводы бригады Лен. горкома партии по обследованию деятельности издательства «Время» [осень 1933 г.]). Опираясь на них, новый директор издательства Н. А. Энгель в мае 1934 года предложил власти, «учитывая результаты деятельности Издательства, признанные успешными, а также то обстоятельство, что для выпуска некоторых современных иностранных авторов Издательство „Время“, как организация общественная, политически более удобна, чем фирма государственная», сохранить «Время» «как самостоятельную издательскую единицу кооперативной структуры, не сливая его ни с какими другими издательствами» ( Энгель Н. А. [Справка о деятельности кооперативного издательства «Время» в Ленинграде], 7 мая 1934 г.). При этом аргумент «общественно-политического значения» деятельности «Времени» соединялся с апелляцией к «лабораторному» качеству его работы:

1) Художественная полноценность книги. — В этом случае Издательство исходит из мысли, что низкое художественное качество книги не только парализует, но и дискредитирует самые лучшие идеологические намерения автора. 2) Академически выверенная точность и литературность переводов. — Установка, принятая Издательством в этой области, сводится к тому, что действительно ответственным переводчиком может быть не всякий профессионал, правильно понимающий переводимый текст, а только органический литератор, творчески владеющий русским языком. 3) Тщательность внешнего оформления книги. — В этом направлении Издательство произвело и продолжает производить ряд новых в полиграфии опытов, частично уже завоевавших себе всеобщее признание.

Таким образом, новые основания жизни издательства тридцатых годов заключались в том, что оно издает литературу, для характеристики которой может быть использован шибболет «социальной значимости» и «революционности» — «революционных» современных немецких и французских писателей-коммунистов и антифашистов (Л. Муссинака, П. Низана, А. Мальро, К. Клебера, А. Зегерс и др.); писателей, «имеющих крупное общественное значение и являющихся вместе с тем яркими революционерами в области художественного слова» (Стендаль, М. Пруст, А. Жид); а также «социальный» роман (Ж. Ромен, Л. Кладель и в целом социально-революционная серия). При этом работа издательства политически поддержана авторитетом А. В. Луначарского как председателя редсовета и рекомендациями МОРП. И наконец, эту «общественно значимую» работу издательство выполняет с характерным для него «лабораторным» качеством, исходя из того, что «низкое художественное качество книги не только парализует, но и дискредитирует самые лучшие идеологические намерения автора».

Надеясь на благоприятные перемены в своей судьбе, издательство вновь, как в середине двадцатых, стало активно рецензировать иностранные книжные новинки, для чего в 1933 году было принято предложение А. А. Смирнова «в виду загруженности членов совещания работой и затруднительности для них срочно давать отзывы о тех или иных книгах — создать кадр рецензентов и испробовать их пригодность. Намечаются добавочно к имеющемуся уже: А. Г. Горнфельд, Н. Я. Рыкова, М. Е. Левберг, Григорьева, А. В. Федоров, А. А. Морозов» (протокол редакционного совещания издательства «Время», 19 октября 1933 г.). Помимо старых рецензентов «Времени», В. А. Зоргенфрея и П. К. Губера, отзывы для издательства стали чаще писать А. А. Смирнов и А. А. Франковский, активно сотрудничавшие со «Временем» после переезда в 1929 году в Москву издательства «Academia». В целом рецензенты тридцатых были литературно гораздо более квалифицированы, чем отбиравшие книги в «беллетристический» период истории «Времени» Н. Н. Шульговский, В. А. Розеншильд-Паулин и даже РФ. Куллэ, и при этом лучше освоили компромиссный советский язык. Некоторые их литературные решения однако вызывают сожаление. Так, А. А. Смирнов отсоветовал переводить «Путешествие на край ночи» Л.-Ф. Селина (Céline Louis-Ferdinand «Voyage au bout de la nuit», 1932): «…несмотря на огромные художественные достоинства этого произведения и на его большой интерес, рекомендовать его к изданию невозможно по следующим причинам: 1) Если книга натолкнулась во Франции (насколько мне известно) на некоторые цензурные затруднения, то и у нас она идеологически вполне неприемлема, будучи проникнута духом анархического индивидуализма, аморализма и нигилизма. <���…> 2) <���…> язык книги делает ее совершенно непереводимой (как роман Рабле!) Бесчисленные упрощения здесь были бы неизбежны; но это значило бы исказить книгу, лишив ее на % ее художественной прелести. Многое, выраженное нейтральным литературным языком, звучало бы плоско. 3) В частности, книга переполнена небывалыми вольностями языка в области эротической (а также и гастрической, напр, описание общественной уборной <���…>), с применением самой разработанной фразеологии. В связи с общим стилем, это звучит очень живо и комично, но в переводе все это пришлось бы выкинуть, равно как и многочисленнейшие сексуальные откровенности, которые составляют важную и органическую часть книги. Ввиду всего этого, я считаю невозможным издавать это произведение по-русски» (внутр. рец. от 20 апреля 1933 г.; роман Селина вышел в 1934 г. в ГИХЛ в переводе Эльзы Триоле). А. А. Франковский отказался от издания по-русски романа Э. Хемингуэя «И восходит солнце» (Ernest Hemingway «The Sun Also Rises», 1926): «Гемингвей большой художник, мастер диалога и книга читается очень легко, но все внешние достоинства книги не искупают пустоты ее содержания, и перевода она не заслуживает» (внутр. рец. от 3 марта 1934 г.).

Одной из главных проблем издания в советской России тридцатых годов переводов иностранной художественной литературы было отсутствие надежных и актуальных сведений об иностранных книжных новинках, а также возможности получать их для перевода. Периодические издания, в задачу которых входил обзор иностранной книги — орган МОРП «Литература мировой революции» (вскоре переименованный в «Интернациональную литературу») и выходивший раз в два месяца журнал научно-исследовательского критико-библиографического института ОГИЗа «Иностранная книга» — давали сильно идеологизированные и отрывочные сведения о книгах прореволюционно и антифашистски настроенных писателей, по большей части не западно-европейских, а турецких, египетских, японских. Регулярная почтовая связь с русскими эмигрантами в Европе, существовавшая в двадцатые годы, когда «Время» могло получать заграничные книжные новинки из Парижа или Праги, совершенно прекратилась; заказывать книги за границей «Время», лишенное валютных лимитов, могло лишь с оплатой в рублях, то есть либо через знакомых иностранных писателей, прежде всего членов МОРП (Международного объединения революционных писателей), регулярно бывавших в Советском Союзе, либо через монополизировавшее с 1929 года книжную торговлю СССР с заграницей АО «Международная книга», крайне неэффективное. На редакционном совещании в октябре 1933 года обсуждался вопрос о том, что «слабой стороной Издательства является отсутствие информации о новой иностранной литературе», назначено было «особое лицо, ответственное за правильную и полную информацию и за своевременное пополнение портфеля» — А. А. Франковский; А. А. Смирнов указал «ряд источников для информации» (протокол редакционного совещания, 1 октября 1933 г.). В частности, издательство обращалось за советом к Д. П. Мирскому (см. письмо ему от 2 декабря 1933) и к Леону Муссинаку, французскому писателю, члену МОРП, жившему в то время в Москве (недат. (сентябрь-ноябрь 1933 г.) письмо) [781]. Члены МОРП и другие авторитетные для власти лица, такие как А. В. Луначарский, представлялись не только источниками оригиналов книг и рукописей для перевода, но и гарантами их идеологической легитимации. Сразу надо сказать, что новая диспозиция не сработала.