Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Государственные служащие такими возможностями не располагали, а потому ради краюшки горького, вязкого хлеба, который к тому же крошился, потому что в него добавляли солому, в конце концов были вынуждены забыть о саботаже новой власти и вновь выйти на работу.

Наиболее расторопные среди интеллигентов принялись в обилии читать лекции и проводить разные занятия с красноармейцами, моряками, милиционерами и так далее, вплоть до повитух, потому что за каждую такую службу давали отдельный паёк. Художник Юрий Анненков вспоминал, как получал «самый щедрый паёк “матери, кормящей грудью”, за то, что в Родильном центре “Капли молока имени Розы Люксембург” читал акушеркам лекции по истории скульптуры» [5. Т. 1. С. 83].

Все остальные — как отмечает историк Елена Игнатова, примерно 100 тысяч человек — были обречены на медленную и мучительную гибель: «нетрудовым элементам» полагалась всего лишь крохотная хлебная краюха в 1/16 фунта, то есть 25 граммов [19. С. 411]. «С четверга ничего не получали, не только хлеба, но и крупы… Ничего не дают», — записывал 4 августа 1918 года в дневниковой летописи тех страшных дней Георгий Князев [22. С. 77]. А вот как вспоминал о том же времени поэт Василий Князев: «В 3-м этаже живёт небольшая семья интеллигентов: бабушка, гимназистка-внучка и близнецы — мальчики-гимназисты. Я видел их во дворе: тихие, бледные до прозрачности, сидят и читают, обнявшись, одну книгу. Потом один мальчик исчез… Потом и другой. Потом исчезла бабушка — перестала утром ходить на набережную за щепками. Потом не стало видно и её хроменькой, тихой, русоволосой внучки. Эти люди — вымерли, медленно умирали на глазах всего дома. То, что они погибли от голода, обнаружилось при взломе дверей их квартиры» [19. С. 411]. И ещё одно воспоминание — первого в России профессора социологии Питирима Сорокина: люди «умирают от тифа, гриппа, воспаления лёгких, холеры, истощения и от всех десяти казней египетских. Друга, которого сегодня видел живым, завтра найдёшь мёртвым. Собрания профессорско-преподавательского состава <���Петроградского университета> теперь не многим отличаются от поминок по нашим коллегам» [38. С. 131]. Это не было преувеличением. За годы большевистской блокады только в научном мире Петрограда преждевременно ушли из жизни историки академики М. Дьяконов и А. Лаппо-Данилевский, филолог академик А. Шахматов, экономист М. Туган-Барановский, лингвист и этнограф академик В. Радлов, профессор геологии А. Иностранцев, главный хранитель Эрмитажа Э. Ленц, известный пушкиновед П. Морозов. Всего же «в 1919 году в Петрограде умерло 65347 человек. На тысячу жителей это составило 72,6 человека. В 1918 г. этот показатель равнялся 64150 и 43,7, а в 1920 — 37479 и 50,6» [23. С. 227].

Большевики утверждали, что за продовольственный, топливный и промтоварный кризис в Петрограде всю вину должны нести царское и Временное правительства, буржуазия, сельские кулаки, белогвардейцы, интервенты. Но это была пустая демагогия. В действительности вымирание северной столицы организовала сама новая власть. Массовый голод она считала своим союзником. Интеллигенция, небогатая буржуазия вымирали в первую очередь, потому что были наименее приспособлены к бытовым трудностям. К тому же хронически голодный человек становится апатичным, равнодушным и готов за хлебную корку продать душу дьяволу.

Вдобавок ко всему летом 1918 года в Петрограде разразилась холерная эпидемия, во многом спровоцированная резким ухудшением качества жизни горожан и, в частности, санитарно-гигиеническим положением в мегаполисе. Приведу ещё одну цитату из сводки Петроградской ЧК, характеризующей бытовавшие среди жителей умонастроения: «Мой помощник пришёл сегодня и говорит: сейчас на Сенной один мужик продавал тифозную вошь, купить с той целью, чтобы заболеть тифом и получить отпуск. Вот житьё наше» [3. С. 780].

Однако двух союзников — голода и холеры — большевикам было мало, поэтому именно в Петрограде они развернули самый жестокий тотальный террор, какого в ту пору не было нигде в России. 26 июня 1918 года, спустя почти неделю после того, как за Невской заставой эсер Никита Сергеев застрелил В. Володарского, глава правительства Владимир Ленин писал своему петроградскому наместнику: «Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочиехотели ответить на убийство Володарского массовым террором и вы (не вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозимреволюционную инициативу масс, вполнеправильную. Это не-воз-можно! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает. Привет! Ленин» [24. С. 67].

Руководство города и местная ЧК с готовностью откликнулись на призыв вождя. Уже к октябрю 1918-го «общее количество жертв красного террора в Петрограде… достигло почти 800 человек расстрелянных и 6229 арестованных» [34. С. 154]. Особенно активизировалась арестная и расстрельная деятельность петроградских большевиков после 30 августа, когда в Москве на заводе Михельсона было совершено покушение на Ленина, а в Петрограде в вестибюле Главного штаба на Дворцовой площади был убит председатель местной ЧК Моисей Урицкий. Только в следующие два дня было расстреляно 512 заложников. «Один из руководителей ПГЧК Н.К. Антипов, выступая на митинге в день похорон М.С. Урицкого 1 сентября 1918 г., заявил, что чекистами города уже задержано 5 тысяч представителей буржуазии… В ближайшее время, по его словам, будет расстреляно в 3–10 раз большее количество известных в царское время деятелей» [34. С. 153].

Выступавший на том же митинге Григорий Зиновьев объяснил: «Пробил час раздавить гадину» [33. С. 175]. 18 сентября на Седьмой конференции парторганизации Петрограда он говорил: «Мы теперь спокойно читаем, что где-то там расстреляно 200–300 человек… Если мы будем идти такими темпами, мы сократим буржуазное население России» [34. С. 132]. А 24 сентября на заседании Петросовета закончил свою речь словами: «Революция есть кровь, огонь, есть железо, и хорошо, что настала эта эпоха. Да здравствует красный террор!» [33. С. 176] — и ушёл с трибуны под овации собравшихся. Один из ближайших соратников главного вождя правильно понял ленинские слова о необходимой массовидности террора: он публично, во всеуслышание, разрешил рабочим расправляться с интеллигенцией и буржуазией по-своему, прямо на улице [34. С. 151–152]. «Вы, буржуазия, убиваете отдельных личностей, а мы убиваем целые классы!», — открыто провозгласил Зиновьев [37. С. 231].