Сергей Парамонов - История руссов. Варяги и русская государственность

П. Я. Черных в главе «Язык и письмо» («История культуры Древней Руси». II, 1951, стр. 123) пишет: «Греки, как полагают, воспользовались русскими названиями некоторых овощей: aguros (огурец), seuklon (свекла) и др.». Нам неизвестно, из какого источника Черных заимствовал эти данные, но несомненно одно: они ошибочны.

Культура огурца и свеклы — культура южная и проникла на Русь с юга. Если эти растения культивируются сейчас даже в Средней России, то это является результатом двух процессов: 1) продолжающегося уже столетиями потепления климата, что доказывается всё более ранним зацветанием многих растений, прониканием всё далее на север разных растений и животных с юга и 2) длительного подбора холодоустойчивых сортов и методами выращивания сначала в парниках и т. д.

Культура огурца и свеклы заимствована у народов, живущих в климате, где огурец и свекла росли в диком состоянии. Народы, которые выработали из этих растений культурные растения, несомненно жили к югу от Черного моря и дали растениям этим свои имена; даже самые корни слов совершенно чужды славянским.

На юге России и сейчас растут апельсины, лимоны, фиги, абрикосы и т. д., все они носят чужие имена, ибо пришли из дальних стран. Даже наша, казалось бы, столь родная «картошка», — чуждый элемент и заимствовала имя от посредников в распространении ее — немцев.

С юга идет и культура арбуза, по-видимому, из Ирана, оригинальное его название — «харпуз» (в русском языке придыхательное «х» утратилось). Поэтому и «огурец» и «свекла» слова не русские, а чужие, и заимствованы наверное от греков, хотя наверное и нельзя сказать, что сами греки не заимствовали их от какого-то другого народа.

Этот пример ясно показывает образчик ложного патриотизма, столь обычного среди гуманитаристов.

Мы почти ничего не знаем об этом сыне Владимира Великого, тем досаднее, если о нем распространяют неверные сведения.

N. Baumgarten («Orientalia Christiana», XVIII. 1930, 2) высказал предположение (а затем и утверждение), что Светослав был сыном Владимира от его последнего брака (после смерти Анны Греческой в 1011 году), именно с третьей дочерью графа Куно Энингенского и Рихлиты, дочери императора Оттона Великого.

Не входя здесь в рассмотрение правильности всего высказанного Баумгартеном об этом браке, отметим, что если бы Светослав был от этого брака, то в момент его убийства по приказанию Светополка Окаянного ему должно было быть всего 2–3 года.

Баумгартен писал: «…s’il provenait du dernier marriage de Vladimir il ne pouvait pas avoir plus de deux ou trios ans» (фр. «если он происходит от последнего брака Владимира, ему не могло быть более двух или трех лет»); если это так, то как это согласовать с показаниями Троицкой летописи, в которой мы находим под 1015 годом: «…Святополк же сь оканьныи и злыи уби Святослава, посла в горе Угорстеи, бежащю ему в Угры, и поча помышляти: яко изобью всю братью свою и прииму власть Русьскую един».

Из этого ясно видно, что Светослав, видя угрожающую ему опасность, бежал в Угры (Венгрию) (вероятно, оттуда родом была его мать), но был убит в Карпатах посланными вдогонку убийцами. Значит, это не был младенец 2–3 лет. Наоборот, Светослав, вероятно, был старше Бориса и Глеба и потому особенно был опасен честолюбивым замыслам Светополка, поэтому-то братоубийства и начались со Светослава. Почти наверное можно сказать, что Светослав был братом только по отцу.

В Никоновской летописи под 6510 (1002) годом находим: «…Того же лета родися Святославу сын Ян». Об этом Яне мы ничего более не знаем, очевидно, рождение его было отмечено летописью, но он умер младенцем и поэтому в дальнейшем о нем полное молчание. Если еще в 1002 году Светослав имел новорожденного сына, значит, ему было не менее 18 лет, и он был одним из старших сыновей Владимира. Если в 1015 году Светославу было минимум 31 год, вся теория Баумгартена должна отпасть.

Чтобы писать историю и заниматься историческими изысканиями, надо прежде всего хорошо знать факты истории. Баумгартен не потрудился даже изучить весьма скудные данные летописей об эпохе Владимира, а выставить необоснованное предположение у него хватило смелости (если не сказать больше). О таких «исследователях» должно сказать, что их «труды» засоряют историю, они не только вредны сами по себе, но и портят труды других историков, которые имели несчастье им поверить.

Историки-норманисты строили все свои выводы на двух-трех местах летописи, где слово «варяги» можно было, хоть и с натяжкой или сомнением, понимать, как: Русь = скандинавы или, общее, норманны.

Если бы этому в летописи не было противоречащих данных, то с таким положением можно было бы и согласиться, но на деле противоречащих данных гораздо больше, чем за норманство Руси.

Значит, только объяснив, почему произошли эти противоречия, можно и должно было опираться на уравнение: варяги = Русь = скандинавы или норманны. Ни один норманист этого не сделал с достаточной убедительностью.

Мы напомним, что собрали не только все свидетельства летописи против норманизма, но и объяснили, почему имеются места, которые можно принять в пользу него.

Обратим внимание на следующие три отрывка и сделаем логические выводы. Первый (под 944 годом): «Игорь совокупив вои многи: Варяги, Русь, и Поляне, и Словене, и Кривичи, и Печенеги ная» (т. е. нанял). Здесь варяги явно противопоставлены Руси, значит, они не Русь. Интересно также, что Русь противопоставлена и Полянам, и Словенам, и Кривичам.

Мы уже высказывали предположение, что племя Русь (славянское, конечно) было пришлым южнославянским племенем, осевшим на Среднем Днепре и слившимся с полянами, вернее, ассимилировавшим их. Только что приведенный отрывок косвенно подтверждает это, ибо летописец отличал Русь от полян (а вместе с тем и от варягов).

Второй отрывок (под 1018 годом): «Ярослав же совокупив Русь, и Варягов, и Словене…» Заметим, что речь идет здесь уже о другом русском князе, а противопоставление Руси варягам осталось тем же. Далее, в обоих отрывках «словене» перечисляются отдельно, следовательно, новгородцы не входили ни в понятие «Русь», ни в понятие «варяги». Значит, выдумка Шахматова, что новгородцы были «Варяжского рода», совершенно опровергается этими показаниями летописи.

Третий отрывок (под 1043 годом): «Рекоша Русь Володимеру: “станем зде, на поле”, а Варязи рекоша: “пойдем под град”. И послуша Володимер Варяг». Здесь противопоставление Руси варягам совершенно бесспорно. Что варяги не Русь, не подлежит никакому сомнению, в то же время ясно, что и Русь не варяги.

Заметим, что упомянутые три отрывка охватывают период за 100 лет, следовательно, отражают общеизвестную и постоянную терминологию. Если бы терминология изменилась, летописец это отметил бы, как он отметил: «бужане, зане седять по Бугу, после же волыняне».