Коллектив авторов - Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Михаил Михайлович Щербатов и Николай Михайлович Карамзин известны в первую очередь как историки. Однако, в отличие от позднейших представителей этой научной дисциплины, они были также и политическими мыслителями. Их творчество отражает различия между двумя периодами российского Просвещения, которые с некоторой долей условности можно обозначить как рационально-прагматический и сентименталистский. Отличительной чертой каждого из этих периодов была адаптация тех или иных европейских влияний к российским условиям, отражавшая как особенности различных стадий интеллектуальной истории Европы (прежде всего Франции, Великобритании и Германии), так и культурную, экономическую и общественно-политическую ситуацию в самой России.

Щербатова и Карамзина трудно назвать провинциальными дворянами в строгом смысле слова. Их жизнь и творчество связаны в основном со столицами — Москвой и Петербургом {814} . Щербатов покинул свою ярославскую усадьбу в молодости, отправившись на военную службу в Петербург, но в конце 1750-х — начале 1760-х годов, до отставки, вел подробную переписку с управляющими своими обширными поместьями, вникая во все мелочи хозяйства и стремясь добиться увеличения доходов. Денег на жизнь в Петербурге не хватало, и Щербатов, воспользовавшись Манифестом о вольности дворянства, вышел в отставку и вернулся в усадьбу Михайловка, где жил несколько лет, приезжая иногда в Москву. С открытием заседаний екатерининской Комиссии для составления нового Уложения Щербатов вновь начинает карьеру в столицах, но о его связях с провинциальным дворянством свидетельствуют подписи ярославских дворян под наказом депутату (то есть самому Щербатову), проект которого им же, вероятно, и был составлен {815} . В самой комиссии Щербатов прославился своей энергичной защитой дворянских интересов, и хотя в дальнейшем его служба протекала в Москве и Петербурге, можно сказать, что мир провинциального дворянства, его нужды и проблемы никогда не ускользали из поля зрения Щербатова. Сам он, впрочем, принадлежал к тому меньшинству среди дворян, которые владели несколькими тысячами крепостных душ, тогда как подавляющее большинство провинциальных дворян располагали значительно меньшим числом крепостных [144].

Карамзин также покинул деревню в ранней молодости, но его в еще большей степени можно назвать провинциалом по происхождению, так как поместье его отца находилось значительно дальше от Москвы — в Симбирской губернии (еще одно поместье располагалось в Оренбургской губернии). Карамзин, хотя и покинул свои родные места, сохранял с ними связь благодаря своим братьям, оставшимся сельскими помещиками. Им он продал свою часть имения, унаследованную после смерти отца, а полученные средства использовал на свое знаменитое заграничное путешествие и на помощь семье Плещеевых, в усадьбе которых жил некоторое время в последние годы правления Екатерины II {816} . Позднее Карамзин вновь сделался помещиком: получив приданое за первой женой, а после ее неожиданной смерти женившись вновь, он стал владельцем еще нескольких десятков крепостных душ. Однако деревни свои Карамзин посещал редко и всерьез хозяйством в них не занимался, получая оброк через управляющего [145]. Это и понятно, так как главным делом жизни Карамзина и основным источником его доходов была литературная деятельность, в частности написание и издание Истории государства Российского {817} .

Итак, Щербатов и Карамзин были скорее людьми столиц, хотя и сохраняли связь с провинцией. Поэтому говорить о связи их идей о правильном устройстве общества с образом мысли других представителей поместного дворянства, в том числе и провинциального, можно лишь отчасти. И все же в произведениях Щербатова и Карамзина, относящихся к миру большой политики, можно проследить, в частности, представления о том, как должно быть устроено идеальное дворянское поместье. Последнее как своего рода микромир, с одной стороны, уподоблялось, а с другой — противополагалось макромиру государства. Поместье как государство в миниатюре могло служить идеальным образцом для последнего, и, наоборот, элементы государственной практики, усвоенные на службе в столицах, могли привноситься в жизнь поместья, делая его своеобразным государством в государстве.

Как я постараюсь показать, образы поместья и представления о «правильном» отношении к нему его владельца существенно различаются у Щербатова и Карамзина. Тем не менее нетрудно заметить и общие черты в изображении обоими мыслителями характера социальных взаимосвязей внутри поместья. Это прежде всего характерное для обоих авторов идеологическое конструирование роли помещика как защитника и покровителя своих крестьян, их руководителя в труде и в повседневной жизни.

Такой патерналистский образ помещика — «отца» своих крестьян — находит параллели в античном представлении о главе «дома». Этот «дом» является не только хозяйственной, но и социальной единицей и включает в себя как членов семьи, так и рабов, которые по своему положению уподобляются детям, неразумным и неполноправным, нуждающимся в руководстве и заботе. «Дом» противопоставляется «полису» как сфере, в которой действуют полноправные граждане. Соответственно, «домостроительство», в котором рабы и домочадцы должны безоговорочно подчиняться отцу семейства, противопоставляется «политике», где каждый гражданин несет.полноту ответственности за свои действия. Таков идеал античной демократии, предполагающий противопоставление свободных греков, граждан своих полисов, подданным восточных деспотов. Для государств восточного типа, с точки зрения античной теории, противопоставления между «домостроительством» и политикой не существует. Подданные деспотических государств, каковы бы ни были их бедность или богатство, а также место в социальной иерархии, являются всего лишь рабами верховного деспота. Имущество, общественный статус и самая жизнь подданных такого государства никак не защищены от произвола верховной власти {818} .

Классицистические увлечения эпохи Просвещения позволяли русским дворянам осмыслять свою социальную роль в рамках античных категорий. Дворянин-помещик, читавший тексты античных греческих и римских авторов (если не в оригинале, то во французском переводе), мог представлять себя в качестве «гражданина отечества», а Россию — как своего рода «республику» дворян, хотя и с монархической формой правления (как демонстрировал пример Польского государства, одно не обязательно противоречило другому). Такое представление могло только укрепляться сознанием того, что в течение всего XVIII столетия монархия была подвержена угрозе дворцовых переворотов, а привилегии дворянства постоянно укреплялись. Конечно, республиканский идеал в его чистом виде был бесконечно далек от российской реальности, в некоторых отношениях больше напоминавшей восточный деспотизм. Однако здесь речь идет не о социальной реальности как таковой, а о мировоззрении определенной части образованного дворянства, которая вдохновлялась республиканскими идеалами и руководствовалась образами, почерпнутыми из античной традиции.