Лев Исаков - Русская война: Баснословия о первых князьях

Летопись и Сага в общем рисуют одинаковый внешний и психологический портрет Ярослава: тщедушный, болезненный, хромой с детства; боязливый, но умеющий собраться; подозрительный, честолюбивый, завистливый и злопамятный; скупой до жадности, но не теряющий здравомыслия; любознательный… Всё, разумеется, в разных стилистических оттенках: сага пишет «трусливый» – летопись об осторожности, сага пишет «скупой» – летопись о рачительности… Летопись пишет об остром уме и широком кругозоре – Сага напирает на умение слушать и принимать советы умной жены Ингигерды Злой. Летопись намекает, что всё плохое было от жены; сага трубит, что от неё было всё доброе.

И как естественно было после свержения и убийства Бориса и кровавой бани, устроенной братьям, явиться в 1018 году восстановителем закона и справедливости, Святополку, опираясь на помощь тестя Болеслава 1-го Храброго/2-й будет Смелый/… И приказать патриотически истреблять польские отряды, как только тесть вознамерился сам сесть на Руси и начал разводить войска по городам…

В 1019 году на Альте происходит решающая битва Ярослава и Святополка, первый привёл с собой варягов – союзниками второго выступают печенеги: Святополк разбит, ранен, бежит… Бежал ли? Любопытно, как ответил /по саге/ Ярослав на предложение Эймунда убить Святополка: «…не буду делать этого, но не буду и мешать, если кто сойдётся с ним грудь к груди…». А в саге есть странно повторяющийся эпизод с убийством «Борицлейва» в шатре, но чуть-чуть по другому: князь попадает в засаду на просеке; его шатёр подхвачен согнутым деревом, уже не дубом, и заброшен в чащу – никаких манипуляций с телами не было, кажется их бросили на растерзание зверям: этим можно объяснить пропажу каких-либо известий не только о посмертной судьбе останков Святополка, но и его жены, дочери польского короля Болеслава 1-го … В этой связи нельзя не обратить внимание, что описание убийства «2-го Борицлейва» как-то более ближе к версии засады на пути бегства: военный стан на просеках в лесу не раскладывают.

Уже давно, в сознании или недоумённо, обращено внимание, что в непосредственной близости к событиям 1015–1019 гг. имя Святополка не несло ценностной неприглядности, подобно имени Ирода Великого; и сын Ярослава «Мудрого» Изяслав преспокойно называет своего первенца-наследника СВЯТОПОЛКОМ, что в наличии всех условий, оглашённых ПВЛ, неприлично и даже оскорбительно к семейной памяти, и так продолжается весь 11 век: поношения и завершающий их этический запрет легли только в 12 веке вместе с поновлениями текста ПВЛ летописцем Сильвестром при великом князе всея Руси Мстиславе Великом…

Очень интересно отношение исторического «бомонда» к материалам саг: отвергая их в целом, даже самые цензовые представители цеха очень внимательны к их частностям, и например, вокруг утверждения саг об обмене Полоцка на Киев между племянником Брячиславом и дядей Ярославом разгорелась целая полемика; и вполне академический М. Свердлов подтвердил возможность этой операции, если подразумевать не обмен территорий, а обмен правами на получаемые с них налоги, развернув положение, что до 1036 года Ярослав был не Великим Князем – Автократором, а преимущественно Старшим в роде, при этом вполне очевидно сменяемым после смерти богатырём Мстиславом, становящимся тогда уже и юридически, и фактически Великим князем – и нет ничего необычного, если избегая опасной заслоняющей близости Мстислава он поставил в Киеве наместника, племянника Брячислава, заодно лишив того на какое-то время опоры на преданный Изяславовой ветви Полоцк; как и обезопасив от головокружительных порывов Мстиславовым мечом. Но понравится ли такое положение Ирине – Ингигерде, с 1020 года вдруг ставшей дарить Ярославу по сыну каждые три года…

Одним из убедительнейших доводов против материала саг является обнаружение денежных монет Святополка, т. н. сребреников, при отсутствии денежных знаков Бориса… Это действительно опускало бы саги до литературно – эпического моря, если бы на монетах стояли даты – но при идентификации только именем князя следует признать, они могли чеканиться в любой период на протяжении 1015–1019 годов, в том числе и во «второе» летописное 1018–1019 годов княжение Святополка, как и в «первое» 1015–1016. Их незначительное количество (найдено около 20 экземпляров), и в подавляющем большинстве в регионе Киева (в Белоруссии в настоящее время найдено лишь 2-е – больше нигде), позволяет оценивать их только как способ политической демонстрации. Впрочем, можно предполагать организованное изъятие и перечеканку монет Святополка его противниками в последующие времена.

Налицо патовое положение.

С другой стороны отыскание хотя бы одной Борисовой монеты или материала с его печатью решительно изменит ситуацию, обратив излитературенную гипотезу в исторический факт… И типун мне на язык – вдруг за «Велесовыми книгами» появятся «Борисовы диргемы»! Но было ли у Бориса время для таких частно-мирных дел: ведь гражданская война Севера против Киева была заявлена Ярославом уже в 1014 году и должна была вспыхнуть немедленно по смерти Владимира в 1015-м между уже изготовленными полками Ярослава и собирающемуся к тому Владимировыми дружинами во главе которых даже по летописи стоял Борис/Роман Владимирович?..

Пока же в косвенное опровержение не события, а адекватности его изложения в сагах можно привести следующее обстоятельство: один из выразительных персонажей саги Ирина – Ингигерда стала женой Ярослава только в 1019 году т. е. никак не могла быть задействована в событиях 1015–1018 годов. Это подтверждается не только успешными изысканиями ряда историков по поводу наличия безымянной первой жены Ярослава, захваченной поляками и уведённой в Польшу в 1018 году; но и рождением первого сына Ингигерды от Владимира в 1020 году… Как-то невольно хочется добавить это справкой из Н. Карамзина: « Илия Ярославич, князь новгородский, старший сын великого князя киевского Ярослава Владимировича от первого его брака с неизвестной, а не от брака с Ингигердой. Когда родился – неизвестно, но в 1019 г. Ярослав, заняв великокняжеский стол, вместо себя посадил в Новгороде Илью, который умер в следующем же 1020 г…» /восходит к Новгородской 1-й летописи младшего извода/.

М-да, как-то синхронно у них: умер-родился… Или родился – умер?…

И другой, из святцев, касательно Первого сына от Ингигерды и Первой жены в «радости и горе»: «В 1439 году святитель Евфимий, архиепископ Новгородский, установил творить 4 октября память святому князю Владимиру и погребенной рядом с ним святой Анне Новгородской, первой жене князя Ярослава, ошибочно принятой за мать князя Владимира.»