Виталий Тренев - Рассказы (-)

- Так, так, - еще более холодно сказал капитан и огляделся, отыскивая себе более удобное и спокойное место.

- Да ты постой, - встревожился князь, заметив движение капитана и боясь потерять собеседника, - постой, не уходи, побеседуем. Ты меня, братец, не опасайся. Я нынче государеву службу оставил, живу сам по себе. Не уходи, сделай милость, давай поговорим. Веришь, почитай, два года с умными людьми говорить не доводилось.

- Я не ухожу, - сказал Штроле. - Значит, вы теперь в отставке?

Он посмотрел внимательнее в лицо князя, затем окинул взглядом стол и убедился, что князь, видимо, здесь довольно давно и что закусывал он далеко не всухомятку.

- В отставке бы што! Похуже дело, - сказал князь и плаксиво насупился. - Я, брат, под судом был и уволен без пенсии. Заслужил за тридцать лет!

Штроле усмехнулся.

- Счета не сошлись? - спросил он не без язвительности.

- Ну-ну, брат! Полегче! - оскорбился князь. - Ваш брат немец меня подвел, вот что!

- Я, сударь, не немец, а швед, - поправил князя Штроле. - Впрочем, это неважно.

- Конечно, неважно. Все вы немцы, - махнул рукою князь и пригорюнился.

- Чем же, сударь, вас немец подвел? - полюбопытствовал Штроле.

- А вот чем. Командовал я бригантиной, да какой! На всех морях поискать такого судна еще, и не найдешь...

- Ну и что же?

- Ну и то же. Командовал, да занемог. Горячка меня свалила. А старший был немец, сухой такой, длинный, вроде тебя.

- Благодарю вас, - наклонил голову Штроле.

- Ты не обижайся, я к слову. Так вот, он, проклятый, судно разбил, застрелился, да и был таков. А я в ответе.

- Ай-яй! - покачал головою Штроле. - Но ведь вы же не виноваты, вы больны были.

- То-то, брат, и делов. Сам знаешь: закон что дышло. Как будто бы и не виноват - тем более груз-то весь спасли! И такелаж и паруса. Тридцать пушек фрегатских, коих везли с Данцигу, да своих тринадцать... Все вытащили на островок возле Даго... Судили, брат, меня судили, да и высудили. Согнали долой со службы без пенсиона. Живи, как знаешь. Это за тридцать-то лет беспорочной...

Штроле, которому кельнер принес еду и бутылку французского вина, хотел наполнить стакан князя, но тот отказался.

- Я, брат, этой кислятины не пью. У меня от нее в грудяк жжение. Я лучше еще нашей, рассейской шкалик... Так вот, о чем, бишь, я?..

Штроле ел с завидным аппетитом. От движения челюстей глубокий шрам на его щеке извивался, как живой, и левый глаз широко приоткрывался, придавая лицу капитана алчно-изумленное выражение. Он внимательно слушал князя.

- Ты, брат Штроле, мне человек не чужой. Верно я говорю? Верно! - сам себе ответил Борода-Капустин. - Первое дело - мы с тобой моряки от младых ногтей и можем друг друга понимать. Второе - мы чуть не полгода с тобой душа в душу жили и пуд соли вместе съели. Верно? Верно!

- Это когда вы меня в Сибирь провожали? - спросил Штроле.

- А что ж Сибирь? И в Сибири люди живут.

- Живут, действительно, - подтвердил Штроле.

- Ну, вот видишь! - обрадовался князь. - И как мы с тобою люди свои, а я нынче, почитай, два года с волками живу, то должен я тебе свою душу открыть!

- Ну что же, открывайте, - разрешил Штроле, и глаз его раскрылся, как бы заранее изумляясь.

- Вот... Да не пей эту кислятину, выпей со мною рассейской! возмущенно закричал князь.

Штроле не отказался выпить "рассейской", и князь продолжал:

- Был на нашей бригантине мичманишка один. Молодой, но толковый, шельмец. Вот когда я вовсе обеспамятел и командовать уже не мог, он весь груз с матросиками на берег и повытаскивал... Может, и сейчас там валяются наши пушки.

- Где? - спросил вдруг Штроле с неожиданным любопытством.

- Постой, не перебивай... Ну вот, как суд окончился, отстранили меня. А я даже не очень-то и к сердцу принял. Слава богу, думаю, наконец-то я вольная птица и сам себе хозяин. Поеду, мол, в деревню доживать свой век. До того я, братец, этому обрадовался, что кафтан свой офицерский на радостях в печке спалил и этот вот синий с серебряным позументом построил. А у меня из всего родительского имения одна деревнишка осталась в пятьдесят душ. Пока я служил, родители померли, и все прочее достояние богатая родня растребушила до того чисто, что и концов не найти. Собираюсь я вот в деревню и думаю: ладно, много ли мне надо? Ведь там, в деревне, все свое, а расходов никаких. Бог с ним и с пенсионом. Я ведь обо всем судил по памяти, когда я еще мальцом да недорослем у родителей как сыр в масле катался. Мне деревня все одно как рай представлялась. И уж коли сохранил я что в памяти, так это как в сирени соловьи поют, да каково душисто травы на сенокосе пахнут, да как уютно у печи сидеть, когда за стеною вьюга воет, да как вкусны пироги, да маковники, да домашние наливки... И вот без задержки собрался, возок себе купил - рогожный, по деньгам, - да и в путь-дорогу. А ехать от Питербурха четыреста верст без малого. Выехал я осенью, в распутицу. Хляби небесные разверзлись, и такие пошли дожди неуемные, что стал я думать, уж не потоп ли всемирный за грехи наши нам снова ниспослан?

Князь выпил еще шкалик.

- Еду я по двадцать, по пятнадцать верст в день. Это только сказать еду: то и дело сидим в трясине. Лошадям грязь по брюхо, а мы - мокрые, голодные да холодные. Упряжь рвется, колеса ломаются. Иной раз прямо так средь дорога в грязи и ночевали. А как до деревни какой доберешься да заночуешь в курной избе с телятами да ягнятами, так уж и рад. Вот тут-то я флот и вспомнил. Корабельную чистоту да порядок. Сижу, бывало, ночью середь дороги, где возок застрял, дрожу, веретьем неведомо каким накрывшись, мокрый да голодный, а ночь осенняя - длинная, конца ей нет. Склянки не бьют, какой час - неведомо. То ли полночь, то ли светать скоро начнет... Сижу да и вспоминаю, как, бывало, отстоишь вахту, тоже, конечно, и намокнешь и нахолодаешься, да потом-то сразу в каюту, а там уже белье чистое приготовлено и горячий пунш... Вот тебе, брат, и деревня! Бесприютная я головушка...

Штроле усмехнулся, сверкнув приоткрывшимся глазом.

- Значит, о флоте затосковали?

- А вот, ей-богу, правда! - воскликнул князь. - Да это еще что! Тут всякий затоскует, а вот послушай ты, что дальше было...

- А что дальше было, я сам вам скажу. Хотите?

- Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался князь. - Скажи-ка!

- Приехали вы домой. Отеческий дом вы по памяти помнили большим, просторным. Просто дворцом. А когда из возка вылезли, то увидели сначала большую лужу, а за ней покосившуюся бревенчатую большую избу под соломенной крышей. Окна досками забиты и трап с крыльца провалился...

- Да ты что - был там, что ли? - ошалело спросил князь.

Штроле снова усмехнулся, сверкнув глазом.

- Дальше-то рассказать?

- Ну-ка, ну-ка!

- Внутри дом оказался еще менее похож на вашу мечту, чем снаружи. Низкий, закопченный, запущенный... Так?