Вадим Дамье - Стальной век: Социальная история советского общества

Сталинская элита фактически увенчивала собой третью ступень - бюрократию, подобно тому, как сам «отец народов» увенчивал элиту и всю пирамиду. Функция номенклатурщиков-бюрократов (партийных, государ­ственных, хозяйственных, «общественных») на всех уровнях состояла в конкретном осуществлении решений, принимаемых на верхних ступенях пирамиды. Вождь и его элита в широком смысле слова выражали, в ко­нечном счете, интересы именно бюрократии (советских государственных капиталистов), постоянно воспроизводили ее и обеспечивали ей льготы и привилегии. Но на практике интересы верхних этажей власти и конкрет­ных групп бюрократии совпадали далеко не всегда.

Бюрократ, заняв определенную должность, стремится к прочности и стабильности своего положения, начинает проявлять консерватизм, с опа­ской относится к любым резким и быстрым переменам, воспринимая их как нежелательные. Напротив, Сталин и элита 1930-х гг. пытались форси­ровать темпы экономического индустриального развития, чтобы укрепить прочность своей власти и обеспечить материальную основу собственного могущества и привилегий. Поэтому один из принципов «сталинизма Ста­лина» состоял в том, чтобы держать все сферы жизни в стране в состоянии постоянного напряжения, перманентной мобилизации и бдительности, что позволяло поддерживать атмосферу «чрезвычайщины», военного лагеря [455]. Вот почему для низшего и среднего звена бюрократии (чтобы оно «не за­сиживалось») предназначался не только пряник, но и кнут в виде постоян­ного контроля, систематических взбучек [456]и периодически повторявшихся чисток и перетряхиваний, доходивших до физического истребления целых групп и эшелонов бюрократии.

Выполнять распоряжения начальников-бюрократов и с энтузиазмом трудиться на фабриках, стройках, в полях и учреждениях должны были трудящиеся массы. Они составляли четвертую , низшую ступень общест­венной пирамиды. Но в рамках мобилизационной модели форсированного развития им отводилась и еще одна роль. Постоянное апеллирование к массам широко использовалось сталинским бонапартизмом для подстеги­вания и запугивания бюрократического аппарата. Верхушка власти при необходимости давала понять, что она готова вместе с народом принять меры против бюрократов, постоянно подчеркивала, что она сама отражает интересы трудящихся (советская компартия «есть передовой, организован­ный отряд пролетариата Союза ССР, высшая форма его классовой органи­зации», - говорилось в партийном уставе [457] [458]), а также интересы общества в целом - общегосударственные, общенациональные. Тем самым она как бы отмежевывалась от представителей бюрократии, когда те действовали во­преки «общим интересам» системы в целом, нарушая, как заявлялось, ин­тересы трудящихся. Этот метод не был, конечно же, изобретением Сталина или кого-либо из его окружения. Он также вытекал из восточно-деспоти­ческих традиций, при которых центральная власть сводила вместе и кон­центрировала интересы разобщенных патриархальных общин. Характерно, что к таким же приемам прибегал любимый «отцом народов» первый рус­ский царь Иван Грозный, в борьбе за свое единовластие не брезговавший поддержкой «низших» якобы против «сильных» и «богатых» .

Заинтересованность аппарата в стабильности и, следовательно, огра­ничении масштабов форсирования и подхлестывания модернизации ста­линская правящая верхушка изображала как сознательный саботаж, вреди­тельство, противоречащее чаяниям и устремлениям народных масс. «Партия приняла специальное решение в организационном отношении, облегчающее борьбу с этими канцелярско-бюрократическими методами. Вы знаете, что одним из характерных признаков и проявлений этого метода было раздутие функционалки в наших организациях хозяйственных, где разделялась от­ветственность, где многочисленность органов, параллельно работающих, путающихся друг у друга в ногах, мешала улучшению работы», - заявил, выступая на пленуме ЦК партии в феврале 1937 г. глава правительства В.М.Молотов, и добавил: «...это был, видимо, союз вредителей и голово­тяпов». Вторя ему, секретарь ЦК партии Л.М.Каганович заявил с места: «...Я думаю, функционалка в легкой промышленности была вредительст­вом» [459]. А прокурор СССР А.Я.Вышинский подчеркивал, что именно бю­рократическую атмосферу используют «саботажники» и диверсанты» в «маскировке своей преступной, вредительской деятельности» [460].

Сталинское заигрывание с массами не ограничивалось проведением периодических антибюрократических кампаний . Постоянная перестанов­ка аппарата создавала условия для социальной мобильности, для быстрого продвижения «человека из народа» по крутым ступеням общественной лестницы. Возможность этого ярко демонстрировалась массам на приме­рах героев истинных и вымышленных. Так начинал свою карьеру будущий лидер партии и государства Л.И.Брежнев, которого волна чисток конца 1930-х гг. вознесла из инженеров на пост заведующего отделом, через год - секретаря Днепропетровского обкома партии, а после войны - и выше. Лишенные социальной и личной свободы трудящиеся могли (разумеется, не все!) обрести своеобразную компенсацию в виде надежды на путь на­верх и связанное с этим преуспеяние. На киноэкранах зритель видел мно­гочисленных героев и героинь, совершающих стремительное восхождение от «сохи и станка» до высот политического и государственного руково­дства, всеобщей известности и авторитета. На подобных реальных героев «рабочей аристократии» сталинизм пытался опереться. Наличие многочис­ленных иерархических ступеней, привилегированных и «подкармливае­мых» слоев отражало глубокий антиэгалитаризм сталинской политики.

Многие исследователи, подобно К.А.Виттфогелю, подчеркивали черты сходства между сталинской моделью государства и восточным деспотиз­мом [461]. Но между этими типами режимов существовало отличие, которое определялось разницей в решаемых ими задачах. Восточный деспотизм стремился консервировать структуры традиционного общества и экономику, тогда как сталинизм - осуществить насильственную и ускоренную модер­низацию. Соответственно, традиционный авторитаризм первого допускал существование подчиненных ему и интегрированных в общую вертикаль общественных единиц (общин, союзов, ассоциаций) внутри системы, кон­центрируя в своих руках связи между ними. Напротив, сталинское госу­дарство пыталось установить тоталитарную модель власти, при кото­рой не дозволялось никакой (даже самой минимальной) внутренней само­стоятельности тех или иных частей общества. Более того, оптимальным, с его точки зрения, было бы вообще отсутствие таких оформленных частей и уничтожение любых горизонтальных связей между атомизиро- ванными индивидами. Власть стремилась не допускать никаких авто­номных образований или свободных пространств. Государство мыслилось как регулятор и заменитель всех социальных взаимоотношений, вплоть до самых интимных [462]. Даже семья, объявленная в Советском Союзе «ячей­кой общества», не имела никакой автономии. Конфликты между ее члена­ми разбирались в партийных комитетах и «товарищеских судах», супруги жаловались друг на друга в партийные, профсоюзные и иные инстанции, поощрялось доносительство, а родители и дети боялись обсуждать между собой общественные проблемы.