Александр Лаврентьев - После Куликовской битвы. Очерки истории Окско-Донского региона в последней четверти XIV – первой четверти XVI вв.

Первый связан со сложным переплетением династических интересов и традиций удельного «держания» трех ветвей Рюриковичей, московских, рязанских и черниговских, на правобережье Оки и на Верхнем Дону.

Водный путь по Дону как известно, существовал издревле и начинался, во всяком случае в начале XVI в., у Старого Данкова, в отличие от Нового Данкова, появившегося после Смуты на правом берегу Дона, стоявшего изначально на левой, Ногайской стороне [734].

Вблизи Старого Данкова еще в XIV в. находился рязанский город «Дубок вверху Дону» [735]. Именно через Дубок, соединенный кратчайшей сухопутной дорогой со столицей Рязани, Переяславлем на Оке и водными путями через Проню и Ранову с «переволокой» до р. Воронеж, притока Дона, осуществлялась торговля Москвы с золотоордынскими городами и Крымом [736].

Судьба рязанского Дубка, в свою очередь, была тесно связана с историей ряда уделов на правобережье Оки, Тарусского, Козельского и Елецкого княжеств, в которых сидели князья из дома черниговских Рюриковичей [737].

По докончанию 1381 г. великих князей Дмитрия Ивановича Московского и Олега Ивановича Рязанского Дубок и ряд других пунктов на правобережье Оки хотя и «доселе потягло к Москве», но в тот момент принадлежал Рязани, при этом являясь прежним владением тарусских князей [738]. Как предположил В. А. Кучкин, Дубок и прочие владения Тарусы за Окой могли перейти к Москве еще в середине 40-х гг. XIV в [739].

В 1393 г. была решена судьба самой Тарусы и оставшейся у тарусских князей части удела: ярлык на Тарусу купил в Орде московский великий князь Василий Дмитриевич. Тарусские князья утеряли самостоятельность, став «слугами» великого князя московского, но остались на своем уделе и даже сохранили часть вотчинных прав, в том числе на сношения с Рязанью [740]. В московско-рязанском договоре 1402 г. формула о принадлежности Дубка Рязани повторена дословно, с сохранением указания на его прежнюю принадлежность Москве, а до этого Тарусе [741].

Почти одновременно с переходом Тарусы к Великому княжеству Московскому в состав последнего вошел Козельский удел, в 1404 г. переданный Василием Дмитриевичем двоюродному дяде, князю Владимиру Андреевичу Серпуховскому, но через два года отошедший к Литве [742]. Москва вернула себе Козельск только после кончины великого князя литовского Витовта в 1430 г., вторично утеряла его в 1448 г., вернув окончательно только в 90-х гг. XV в. [743]

Таким образом, Козельский удел уже в начале XV в. должен был считаться московской великокняжеской вотчиной [744]. С этой точки зрения становится понятным и статус Ельца как московской «вотчины», декларируемый докончанием 1483 г.: елецкие князья были «отраслью» козельских [745].

С другой стороны, козельские и елецкие князья находились в ближайшем родстве с Олегом Ивановичем Рязанским. Отец погибшего в 1414 г. во время татарского набега на Елец последнего удельного елецкого князя Федора Ивановича, Иван Титович Козельский, был зятем Олега Ивановича Рязанского [746]. Следовательно, Федор Иванович приходился родным внуком рязанскому великому князю и двоюродным племянником княжившему в Рязани с 1402 г. Федору Ольговичу. Именно вследствие этого родства, как полагают, Рязань, в которую бежали ельчане, уцелевшие после татарского разгрома, унаследовала Елец [747]. На самом деле, если елецкий князь погиб, не оставив прямых наследников, то выморочный удел должен был в любом случае отойти великому князю, в нашем случае рязанскому.

Двойственность статуса Ельца нашла прямое отражение в докончании 1483 г. «Елечь» и «вся Елецкая места» – «отчина» Ивана III, очевидно, действительно наследственное владение, обретенное вместе с Козельским уделом еще дедом московского великого князя, Василием Дмитриевичем, и одновременно выморочное владение ближайшей родни великих князей рязанских, отошедшее Рязани в силу указанного родства.

С этой точки зрения уступка в 1483 г., разумеется, формальная, рязанским «сестричем» «своего» Ельца московскому дяде и ответное отмежевание Иваном III племяннику «Романцева с уездом» выглядят как своего рода размен. Смысл его, как кажется, заключен в организации совместной обороны южных рубежей Руси. И здесь уместно вернуться к упоминанию в московско-рязанском договоре р. Мечи, протекающей между московским Ельцом и рязанским Романцевом как объекта совместного московско-рязанского «ведения», заключающему раздел, посвященный судьбе правобережья Верхнего Дона.

Фразу докончания 1483 г. «А Меча нам ведати вопче» зачастую толкуемую как декларацию о совместном московском и рязанском владении Мечей. Но на самом деле, о чем уже шла речь, имеет в виду совместную ответственность, слежение Москвой и Рязанью за ситуацией на водном рубеже по Мече и, в случае военной угрозы, защиту общими силами этого рубежа. Как должно было выглядеть такое «ведение вопче», можно представить, исходя из известий летописей и разрядных книг конца XV – начала XVI в. Тогда рязанские полки совместно с московскими и других уделов участвовали в операциях против Литвы и Орды, проводившихся «по слову» Ивана III.

В начале 1493 г., «генваря в 29 день» из Москвы походом на занятые «литвой» Мещовск и Серпейск выступили воинские формирования великого князя во главе с воеводой князем М. И. Булгаковым, поставленным во главе Большого полка, а также полки рязанских и верховских князей. В принятом на Руси иерархическом порядке командования вооруженными силами первый воевода Большого полка являлся главнокомандующим, однако на этот раз согласно формуле, занесенной в Разрядную книгу, во главе армии стоял не московский воевода, а младший рязанский племянник Ивана III: «князь великий (Иван III. – А. Л .)… в Литовскую землю послал… сестрича своего князя Федора Васильевича резанского, а с ним великого князя Ивана Васильевича резанскова же воеводы… со многими людьми».

В объединенной армии рязанские полки сохраняли самостоятельность и должны были «быть подле Болшого полку, где пригоже». Третья составляющая армии, отправленной «на Литву», Верховские князья со своими полками, также не включались в общий разряд и могли «быть… где похотят», но, что важно отметить, не с Большим полком, а со следующими за ним по иерархии полками, Правой или Левой руки [748]. «Честь» рязанских князей, ближайших родственников московского князя, была как видим «не в версту» положению служилых князей Верховских княжеств.

Дружины, вооруженные дворы удельных князей составляли во второй половине XV – начале XVI вв. особые полки в великокняжеской «рати», отдельные подразделения, сохранявшие подчинение собственным суверенам и не входившие в структуру московской армии [749]. Закрепленное договором 1483 г. совместное московско – рязанское «ведение» Мечи декларировало паритетное, а не подчиненное Москве участие Рязани в деле защиты южных границ Руси. Самостоятельно высылавшиеся в конце XV в. великим князем рязанским Иваном Васильевичем «сторожи на поли» из рязанских детей боярских, «которые стерегут християнство от бесерменства», упоминаются в дипломатической переписке Москвы и Вильно [750].