Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 1

Поход в Молдавию 1572 года описан польским геральдиком Папроцким, который отличался особенною любовью к собиранию всякого рода современных известий. Сочинение Папроцкого утрачено, но оно послужило материалом для сказания, составленного об этом походе славным поборником кальвинизма в Польше, Яном Ласицким. Автор посвятил свое сказание самим предводителям похода, Мелецкому и Синявскому. Это обстоятелство не позволяет нам принимать на веру всего, что в нем говорится о мужественных подвигах каждого из главных действующих лиц. Обратим внимание только на те места рассказа Ласицкого, которые характеризуют панские походы того времени вообще и казацкие в особенности [27]. В них мы получим новые понятия о людях, которые прикрывали колонизацию польской Руси от мусульманского мира и непосредственно принимали в ней участие.

Переправясь за Днестр, Богдан, с общего согласия войска, вверил начальство над ним Мелецкому, а Мелецкий выбрал помощником и товарищем Синявского, которому (замечает Ласи цкий) король вскоре предоставил главное предводительство походом. Войско начало свое дело грабежем жителей, под предлогом обычного собирания съестных припасов. Мелецкий поставил среди лагеря виселицу и грозил ею грабителям; потом сделал перепись войску; 700 человек, неспособных к войне, отослал домой, и только с 13-ю сотнями продолжал поход к Пруту. Первые стычки с отрядами Ивони позволили ему двинуться к Яссам; но у Степановецких-Могил узнал он, что Ивоня идет навстречу с превосходными силами. Предприятие оказалось безуспешным. Мелецкий решился отступить. Это было одно из тех отступлений, которыми войска гордятся, как победами. Все свое искусство употребил Мелецкий на то, чтобы уклониться от битвы с многочисленным неприятелем, который преследовал его от одного становища до другого. Из противного стана выманивали горячих воинов на обычное тогда единоборство. Турецкие удальцы в золоченых панцырях, говоря по-славянски (это, конечно, были "потурнаки", ренегаты-славяне), вызывали прославившихся в пограничных войнах смельчаков на бой поименно и осыпали их насмешками. Те рвались "защищать свою честь", и, не смотря на запрещение предводителя, от времени до времени закипал так-называемый грець. Сперва сражались в одиночку; потом десятки и сотни воинов бросались в поле на выручку товарищей. С трудом удерживал Мелецкий своих спутников от общего боя, который был бы для нихгибелью. С обеих сторон действовали копьями и закрывались щитами. Употреблялись в дело пушки, но о ружьях у Ласицкого не упоминается. Простота одежды, свойственная казачеству, была такова, что одного турецкого богатыря, одетого сверх лат в леопардовую шкуру и украшенного страусовыми перьями (обычная впоследствии роскошь военной шляхты), прозвали шляхтичи святочною маскою. Отражая нападение за нападением, войско Мелецкого продолжало отступать к Хотину. Здесь неприятели заступили ему дорогу к переправе на родной берег. Коронный гетман Язловецкий выручил своих из беды только угрозою вступить в Молдавию с коронным войском, которого, впрочем, у него было всего 800 человек. При этом турецкому правительству было заявлено, что будто бы польское войско помогало Богдану отстоять свое господарство без ведома коронного гетмана и короля, так как ему не была известна воля султана о возведении на престол Ивони вместо Богдана. Все-таки волохи затруднили Мелецкому переправу. По случаю прибывшей в Днестре воды, множество лошадей потонуло.

Как характеристическую черту нравов ходившей в казаки русской шляхты, приведем следующие слова Ласицкого: "Говорят все, что Мелецкий вымолил у Бога спасение своего войска: не раз видали его молящимся по целым ночам".

Богдан, потеряв надежду на возвращение господарства, уехал с своими сокровищами в Московское царство. В Хотинской крепости оставался, между тем, посаженный им гарнизон, под начальством шляхтича Добросоловского. Новый господарь Ивоня воспользовался этим случаем, чтобы войти в дружеские сношения с пограничными панами. Он выразил королю готовность присягнуть ему на верность, если крепость будет ему сдана без боя, и действительно присягнул. Отсюда с новым господарем начались у панов те же отношения, какие были с Богданом. Ивоня, подобно своему предшественнику, находился в близких связях с пограничными панами, тем более, что по языку был русин, так что русские люди даже называли его Иваном, а не Ивонею. Магометанскую веру Ивоня отбросил, лишь только вытеснил из Молдавии Богдана, наёмное турецкое войско распустил, а вместо того зазывал к себе на службу християн и укреплял важнейшие военные пункты на границах своих владений. Сделалось очевидным, что Ивоня намерен господарствовать по примеру прежних владетелей Молдавии. Богатырская наружность, цветущая молодость и редкое мужество в битвах привлекали к нему сердца охотников до войны, а жестокими казнями, на турецкий манер, он заставлял всю Молдавию повиноваться себе беспрекословно.

Пользуясь возникшими в Царьграде на счет Ивони опасениями, Петр, господарь Закарпатской Волощины (как называли тогда Валахию, в отличие от Молдавии, которая называлась просто Волощиною), начал искать господарского престола для своего брата, и предложил султану платить вдвое больше подати, против того, что платил Ивоня, именно 120.000 червонцев. Между тем Сигизмунд-Август скончался, и на польский престол был призван французский принц Генрих, царствовавший потом во Франции под именем Генриха III. В то самое время, когда в Кракове совершался обряд коронации, к Ивоне явился султанский чауш с требованием двойного харача. По примеру Богдана, просившего помощи у Сигизмунда-Августа, Ивоня обратился к новому королю с просьбою защитить его от султана, или, по крайней мере, объявить во Львове, Каменце и других городах, что никому не запрещается вступать в службу к молдавскому господарю. Но Генрих, тем же порядком, что и Сигизмунд-Август, отказался содействовать в войне господаря с турками, ссылаясь на мирные договоры польского правительства с султаном.

Прошлый поход в Молдавию коронный гетман приписывал своевольству пограничной шляхты, которая будто бы без его, и королевского ведома поддерживала господарские права Богдана; теперь надобно было прикрыться своевольными казаками. Шляхтич Горецкий, описывая новый поход в Молдавию, так же как и Ласицкий, на основании утраченного для нас повествования Папроцкого, говорит, что Ивоня, получив от Генриха отказ, обратился к небольшой горсти польской конницы, которая промышляла добычею в низовьях Днепра, и которую скорее можно было назвать наездниками, потому что она всюду гонялась за неприятелем по бездорожьям, скрытным местам и пустыням. "Казаки, как называют в Польше этих наездников (продолжает Горецкий), не обращая внимания на короля Генриха, который запрещал им идти в Волощину, тотчас явились на зов господаря", и т. д. Сочинение Горецкого, посвященное польскому магнату Андрею Гурке и напечатанное на его счет во Франкфурте, имело характер правительственной манифестации. С одной стороны, оно должно было заявить Европе, с какими малыми силами возможно противостоять страшному в те времена могуществу турок, но с другой — автор, покровительствуемый одним из правительственных лиц Речи-Посполитой, не иначе мог прославить подвиги поляков, как прикрывши их именем казаков, которых и самое существование не известно правительству. Между тем во главе предприятия поставил он знаменитое имя Сверчовского, которого предок, в 1512 году, под предводительством князя Острожкого, участвовал в прославленном на всю Польшу поражении татар у Вишневца, над Горынью. Сверчовский, по словам Горецкого, "муж опытный в военных делах и отличавшийся физическою силою" имел у себя две сотни конницы. Столько же привел с собой Барсан. К ним присоединились две сотни, составившиеся из брацлавян [28]. Как понимать это слово у Горецкого, решить покаместь трудно: были ли то дворяне из Брацлавщины, или же просто мещане города Брацлава, которые, заметим кстати, так же, как и корсунцы, долго не подчинялись юрисдикции королевского старосты, считая себя прямыми казаками. Остальное войско, очевидно, состояло из дворянских ополчений, ходивших в казаки ради славы и добычи [29]. Казаков-дворян участвовало в походе Сверчовского много, но Горецкий упоминает только о четверых, как о предводителях. То были: Козловский, с двумя сотнями спутников; Стушенский, также с двумя сотнями; Янчи, с сотнею, и Соколовский, с сотнею; всего 12 сотен. В числе захваченных потом турками в плен упомянуты еще следующие дворянские имена: Задорский, Залеский, Копытский, Ресковский, Либишовский, Чижовский, Суцинский и Богуцкий [30]. Все это, очевидно, были знатные дворяне, так как родственники выкупили их из плена "за большие деньги".