Олег Волков - Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья

Храм Христа Спасителя был грандиозным сооружением, со шлемовидным центральным куполом, по размерам мало уступающим Айя-Софийскому в Константинополе, высотою в сорок восемь с половиной сажень (около ста метров). По гладким стенам, разделенным лопатками, шел тщательно выполненный пояс горельефов, изображавших сцены русской истории, переплетенные с библейскими сюжетами. Две главные литые бронзовые двери весили восемьсот пудов каждая. Храм вмещал одновременно десять тысяч человек… Словом, все тут должно было быть величественнее, чем построенное когда-либо раньше. Добавим, что для храма было найдено очень удачное место – и стоял храм выигрышно над Москвой-рекой. И все же… Архитектура его была явным подражанием греко-византийским храмам, безнадежно, на мой взгляд, проигрывавшая при сопоставлении со своими прототипами древних веков, да и с любой церковью, построенной, «как велит время», а не «под старину»…

Храм Христа Спасителя – памятник русским воинам, погибшим в Отечественную войну 1812 года. Архитектор К.А. Тон. Строился с 1837 по 1883 год

Век храма оказался недолгим: выстроенный на столетия, он в законченном виде простоял немногим более полувека. Сооружение его заняло сорок пять лет и было окончено лишь в 1883 году, а в начале тридцатых годов храм Христа Спасителя был взорван, чтобы воздвигнуть на его месте Дворец Советов.

Но разработанный и готовый проект осуществлен не был: успели только подготовить котлован и главные опоры здания – началась война…

Вступая в район Кропоткинской улицы, прежней Пречистенской части Москвы, хочется напомнить, что он один из наиболее пострадавших в пожар 1812 года. Тут были уничтожены не только следы допетровской Москвы, но и город XVIII века. Сейчас несколько утрачено представление о том, какое разорение кроется за официальными цифрами убытков, понесенных городом. Из 9151 деревянного и каменного дома Москвы уцелело после пожара всего 2626, разбросанных по огромному пепелищу. Во всем квартале от Кропоткинской набережной до Арбата из 427 домов осталось 8! Обгорелые развалины, мертвые сады, погибшие в огне несметные богатства – мебель, картины, архивы, библиотеки, склады, полные товаров… Казалось, конец. Можно ли воспрянуть после такой погибели? Но случилось чудо: через пять лет, в 1817 году, в Москве насчитывалось больше домов, чем до пожара: город подымала вся Россия! «С нами, – писал вскоре после ухода французов профессор университета А. Ф. Мерзляков, поэт и переводчик, – совершаются чудеса божественные… Топор стучит, кровли наводятся, целые опустошенные переулки становятся по-прежнему застроенными…»

Уже в сезоны 1814 и 1815 годов в Москве было больше гуляний, балов, вечеров и прочих увеселений, чем в 1810 и 1811 годах… Потерявшие свои дома в городе владельцы не утратили своих крепостных в подмосковных. Оброк все так же собирался неукоснительно. В воззвании к крестьянам генерал-губернатор Ростопчин, предлагая им остерегаться неповиновения, напоминал, что «капитан-исправники и заседатели по-прежнему на месте…». Мужик, отложив рогатину партизана, снова надел ярмо барщины. И московские баре снова могли давать «балы нельзя богаче от Рождества и до поста», а чиновники «переходить к перу от карт и к картам от пера…».

На развилке Кропоткинской и Метростроевской улиц еще несколько лет назад стоял двухэтажный, неприметной архитектуры дом, с короткого рассказа о котором мне хочется начать эту прогулку в прошлое названных улиц – тогдашних Пречистенки и Остоженки. Вид его решительно не мог привлечь к себе внимания, разве великим количеством окон, как на подбор одинаковых. Владельцы его, видимо, мало заботились о красоте фасада, а растягивали свой двухэтажный дом по двум улицам, лишь бы настроить побольше помещений, отдаваемых внаем квартирантам, если судить по множеству крылец и входов со стороны двора. Дом принадлежал Лопухиным, и в нем проживал основатель «Союза благоденствия» Н. П. Лопухин. И еще вот почему нельзя не вспомнить об этом скучном и нескладном угловом доме – в нем находилась первая московская квартира Василия Ивановича Сурикова.

«Я как в Москву приехал, – писал художник, – прямо спасен был. Старые дрожжи, как Толстой говорил, поднялись… решил «Стрельцов» писать. Задумал я их, еще когда в Петербург из Сибири ехал… Тогда еще красоту Москвы увидал. Памятники, площади – они мне дали ту обстановку, в которой я мог поместить свои сибирские впечатления. Я на памятники, как на живых людей, смотрел – расспрашивал их: «Вы видели, вы слышали, вы свидетели». Стены я допрашивал, а не книги».

Читая письма Сурикова, вспоминаешь слова Островского о Москве: «…через Москву вливается в Россию великорусская народная сила… которая через Москву создала государство Российское».

Дом Лопухиных

Молодой красноярец, впервые попав в древнюю столицу, ходил как в угаре по Кремлю, Красной площади, возле древних церквей, видел паперти их, облепленные нищими, и толпу богомольцев у Иверской часовни, впитывал дух Москвы – всенародной святыни и возвращался, утомленный ходьбой и переживаниями, под вечер в этот дом, за одним из окон которого находилась снятая им квартира… Начав свою московскую жизнь под сенью храма Христа Спасителя, в украшении которого он принимал участие в конце семидесятых годов, Суриков и закончил ее поблизости – в доме против Музея изящных искусств, где, став знаменитым художником, снимал этаж и умер в 1916 году.

…Внушительная парадная дверь облеплена дощечками: «Советский славянский комитет», «Комитет защиты мира», «В защиту Вьетнама»… За ней стильная лестница с великолепными мраморными перилами вводит в Парадные покои дома (Кропоткинская, 8), некогда принадлежавшего Михаилу Федоровичу Орлову, генерал-майору, участнику войны 1812 и заграничных походов, принимавшему капитуляцию Парижа, известному своей видной ролью в «Союзе благоденствия». После событий на Сенатской площади он был привлечен к следствию, несколько месяцев содержался в Петропавловской крепости и – носить бы ему кандалы в Нерчинске или на Петровском заводе, не отнесись к нему снисходительно Николай I, справедливо приписывавший мужеству и преданности командира лейб-гвардии конного полка Алексею Орлову, брату декабриста, успешное подавление бунта Московского полка. Михаилу Федоровичу было запрещено на несколько лет проживание в обеих столицах – тем и ограничилась обрушившаяся на него кара!

Уже в 1831 году Михаил Орлов поселился в Москве, на Пречистенке. Герцен, знавший его в ту пору, записал о нем: «Бедный Орлов похож на льва в клетке. Везде стукался он о решетку, нигде не было ему ни простора, ни дела… Лев был осужден праздно бродить между Арбатом и Басманной, не смея даже давать волю своему языку».