Олег Волков - Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья

Дом Орлова сильно перестроен и снаружи, и изнутри, но в тишине его прибранных зал и сейчас мерещится энергичная фигура изнывавшего от вынужденного безделья, обреченного на поднадзорную жизнь и ходившего тут из угла в угол или сидевшего за трактатом о финансах империи отставного генерала.

У Орлова собиралось многочисленное общество, бывали люди, имена которых памятны и нам. В бумагах Пушкина сохранились его заметки о знакомстве и встречах с Орловым. Михаил Орлов долгое время состоял одним из трех директоров художественного класса, который, зародившись как кружок любителей рисования, сделался, при энергической его поддержке и денежной помощи, Московской школой живописи. Орлов содействовал первым шагам Тропинина, которого он привлек к занятиям в художественном классе, преобразованном в 1843 году, через год после смерти Орлова, в Училище живописи, ваяния и зодчества, ставшее колыбелью многих русских художников второй половины XIX века.

Напротив дома Орлова высится колоннада тяжеловатого трехэтажного здания с барельефом в память событий октября 1917 года, когда красногвардейцы штурмовали помещавшийся здесь штаб Московского военного округа. Дом настолько перестроен, что в нем трудно признать роскошный особняк богача – владельца железоделательных заводов на Урале В.А. Всеволжского, отца Никиты Всеволжского, дружившего с Пушкиным и основавшего кружок «Зеленая лампа», напоминая о котором поэт писал «счастливому сыну пиров» о звучавших на его заседаниях речах:

В начале прошлого века пользовались известностью и музыкальные вечера хлебосольного хозяина, на которых бывали все заезжие знаменитости. В 1812-м дом сгорел. Обгоревший его остов, с заколоченными проемами окон, простоял более полувека, пока в 1870 году не был куплен с торгов купцом Степановым. Новый хозяин оборудовал часть здания по улице для Яхт-клуба, а по переулку – под квартиры; с 1878 года здесь разместился Политехнический музей. Именно тут изобретатель П. Н. Яблочков произвел свои выдающиеся опыты, завершившиеся созданием электрической лампочки. Позднее дом перешел в военное ведомство.

На противоположной стороне улицы, несколько вверх по ней – Музей Пушкина, размещенный в одном из самых красивых домов Москвы. О нем как о создании Афанасия Григорьева я уже писал в очерке, посвященном этому архитектору, и здесь мне хочется сообщить лишь несколько дополнительных штрихов.

Дом имеет свою длинную историю. Он был построен вскоре после московского пожара, в 1817 году, гвардии прапорщиком Александром Петровичем Хрущевым на месте сгоревшей усадьбы князя Барятинского. От прежних построек сохранились до нашего времени длинный флигель по переулку, службы и остов дома. Новый владелец насадил сад с цветниками, куда вела двойная каменная лестница, существующая и сейчас, а угол ограды, отделявший владение от улицы и Чертольского переулка, украсил изящнейший павильон в стиле ампир. На месте входившей в ансамбль церкви Нерукотворного Спаса выстроена в наше время школа, сильно исказившая его общую композицию. Впритык к школе со стороны Чертольского переулка стоит небольшое здание с толстыми стенами и редкими крошечными проемами окон – это остатки жилых палат, воздвигнутых еще в XVII веке Салтыковыми. Сколько эпох прошло перед ними за эти триста лет! По ступеням крутой лестницы поднимались гости боярина, не то хозяин, стоя тут, глядел, насупившись, как съезжает со двора золоченая колымага с его женой, отправившейся на богомолье в сопровождении гайдуков и скороходов, а нынче на них резвится школьная детвора, не ведающая страха перед боярами и докуки длинных церковных служб…

В 1863 году дом купил богатый помещик, штабс-капитан Селезнев, потомки которого в 1910 году пожертвовали свое владение на Пречистенке московскому дворянству для устройства в нем детского приюта. Дом очень скоро пришел в запустение, карнизы пообвалились, ветшали портики и разрушались барельефы работы Витали. Отдельные помещения сдавались внаем под лавочки: в угловом павильоне открылось зонтичное заведение, хозяин которого пристроил к нему уродливое, обшитое тесом крыльцо, обезобразил фронтон вывеской. В печати того времени забили тревогу – город мог потерять одну из своих достопримечательностей… Положение осложнялось тем, что существовало высочайшее запрещение не только строить, но и ремонтировать деревянные дома в ряде московских кварталов, в том числе и на Пречистенке: город собирались таким путем сделать каменным…

Глядя, как великолепно реставрирован ныне бывший особняк господ Хрущевых, с удовлетворением думаешь об изжитых тревогах за этот шедевр московского зодчества. И еще о том, что его интерьеры – один другого красивее и изящнее – так гармонируют с занимающей помещения экспозицией музея: именно в таких залах храниться нетленной пушкинской традиции. Вещи поэта, документы эпохи, подлинные предметы его времени должны помочь нам и будущим поколениям верно представлять себе вольнолюбивый облик поэта, понять – как он мог любить Петра и одновременно ненавидеть произвол и непререкаемый авторитет единодержавной власти.

Церковь Спаса входила в ансамбль усадьбы Хрущевых-Селезневых

Почти напротив Музея Пушкина другой особняк архитектора Афанасия Григорьева стал сокровищницей, где собрано наследие Льва Николаевича Толстого. Пожалуй, дата открытия музея – 1920 год – наиболее знаменательная веха в истории дома, хоть и переменившего за свой дореволюционный век несколько владельцев – выстроенный Афанасием Григорьевым для Лопухина, он потом долгое время принадлежал некой г-же Станицкой, а затем, вплоть до 1917 года, Челнокову, – но не связанного с памятью о выдающихся людях и делах. Интересен и ценен он в качестве одного из совершеннейших образчиков московского позднего ампира.

Зато, следуя дальше по Кропоткинской в направлении Зубовской площади, встретишь один за другим дома, хранящие любопытные сведения о прошлом и связанные с известными именами. Пречистенка и прилегающие переулки издавна составляли районы, занятые усадьбами служилого боярства, здесь находились дворцовые слободы и дворы опричников, а к двадцатым годам прошлого века улица сделалась московским Сен-Жерменским предместьем, дворянской улицей, на которой жили не только те, кому, по меткому наблюдению В. А. Левшина, «делать более нечего, как свое богатство расточать, в карты играть, ходить из дома в дом», но и те, кто принадлежал к образованной части тогдашнего общества. Биография иных домов – своеобразная летопись Москвы.