Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

заднестровских героев. Они убили пана Ивана Микулашского, побили много служилой

шляхты, а все добро судеб-

.

71

ного общества, одежды, бумаги, наличные деньги, лошадей, забрали, чтобы

„полатать свои злы дни", как выразился русский летописец.

Этот козацкий разбой записан со всеми подробностями, как общественный протест,

в луких актовых книгах; но и он остался ненаказанным.

Однакож титулярный гетман Наливайко нашелся вынужденным искать, на всякий

случай, покровительства у действительного запорожского гетмана, Лободы, с которым

соперничал до погибельного для них обоих побоища за Сулою. К страху

беззащитности примешивалось у него и чувство мести к волошскому господарю,—

чувство, с которым Косинский напал на Вишневецкого в Черкасах. Во время своего

бегства из-за Днестра, он обещал господарю побывать у него в гостях, и звал теперь

лободинцев на богатую добычу в Яссы. Лободинцы откликнулись на зов наливайцев,

как орлы к орлам, или вороны к воронам. Тут, конечно, поддержала Царя Наливая и

брацлавская добыча, так как, без поощрения гостинцами, энтузиазм сечевых рыцарей

не двигал их к отважным предприятиям.

Низовцы появились в Брацлавщине, и вместе с „охочекомонниками" наливайцами

составили больше 12,000. Все войско делилось на двенадцать хоругвей, в числе

которых две были украшены императорскими гербами. „Затяжцы" объявили мирным

жителям, что, но просьбе христианского императора Рудольфа и с дозволения

преславной рады Запорожского Войска, оставшейся па днепровских островах, идут

против неверных. Торжественное объявление уполномочивало их, как воителей Св.

Креста, взимать со всех сословий и состояний то, что в других странах называлось

черною данью, под видом стаций. Быстро снялась козацкая орда с места своих лет, и

очутилась в гостях у вологаского господаря, в Яссах. Только трои сутки гостевали

козаки, но через год после того столица Молдавии показалась Яну Замойскому

сплошною руиною, среди которой „уцелел только мурованный господаревий дворецъ".

Разбивши господарское войско в трех местах, козаки „пустили на пожаръ" все, чего

загоны их не могли взять с собою, и не прошло месяца после ночного разбоя под

Брацл&вом, как они заняли уже под свои лежи многолюдный город Бар.

Там захватила их ранняя и необыкновенно снежная звгма. Под защитой страшных

мятелей и глубоких заносов, победители Волохов не боялись ни короля с его

жолнерами, ни панов с их ополчениями. Да и не было в крае никаких боевых сил, если

не

72

.

считать человек пятнадцати вооруженных людей в Межибоже, Каменецкий

каштелян Яков Претвич, соратник Якуша Острожского под Пятком, проживал в

Шаравке, милях в шести от Бара, с горстью служилой шляхты своей. Он отослал

женщин, детей и движимость в Терембовлю, место, нагретое знаменитым отцем его,

Бернардом, предводителем козацких дружин Константина I Острожского; а сам, по

долгу службы, оставался на месте, собирая тревожные вести о козаках. Все зажиточное

бежало с движимостью во Львов и в другие безопасные места. Были козаки грозою для

знатных и незнатных людей. „Подуванивши в Баре дуванъ0 (поделив между собой

добычу) и расквартировавши товарищество свое широко вокруг Бара, они простерли

свои лежи до самой Винницы. Именем Запорожского Войска были разосланы

универсалы, предписывавшие местным властям доставить „реестр всех провьянтовъ0, а

между тем барская „генеральная" рада постановила „допевняться" у Речи Посполитий

жолду за поход в „Туретчину .

Здесь надобно вспомнить, что весною 1594 года запорожцы были призваны в

Венгрию довольно представительным посольством от императора Рудольфа II для

помощи ему против Турок. С того времени козаки стали смотреть на себя как на воинов

„христианского цесаря0. Козацкие сотники играли даже роли агентов в сношениях

придунайского князька с императором. Сохранилось письмо сотника Демковича к

князю Константину II Острожскому, из Бара, от 3 февраля 1595 года, в котором он

говорит (попольски): „Когда я был послан от панов Козаков к мултянекому

(валахскому) господарю для слушания присяги, которую господарь его милость, как с

духовною, так и с светскою радою, учинил с панами своими и с гетманом своим, за

моим приводом, в том, что действительно отвергся цесаря турецкого и поддался

цесарю христианскому, -после этого получил он от его милости цесаря привилегию и

закрытый лист, чтобы вошел в соглашение с козаками, чтб все нам он показывал для

большего удостоверения" и т. д.

После Косинщины, наделавшей много хлопот старому „доматору", князю Василию,

„святопамятный" наш устранялся от всякого вмешательства в подавление

Наливайщины. Меньшим из зол находил он оставаться с козаками в миру. По старой

памяти, он играл роль их благодетеля, роль их защитника перед правительством, хотя в

секретных письмах к зятю проклинал козачесгво и называл Козаков поганцами

(язычниками). Он был готовъ

.

73

играть самые противоположные роли, лишь бы умножить, или сберечь, свои

богатства, лишь бы одни его чествовали, а другие боялись. Отсюда между

доброжелателями и врагами эквилибриста-богача пошла молва, будто он поощряет

Козаков к бунтам, будто он устраивает их грабежи в имениях поборников в унии, и, на

основании такой молвы, малорусские летописи вписали имя козацкого гетмана

Наливайко вместе с именем князя Острожского в небывалую войну за православие.

Сношения Козаков с немецким императором, без сомнения, возымели известное

влияние на отношения князя Василия к козачеству. Он, которого перед избранием

Сигизмунда Вазы, объявляли кандидатом на польский престол вместе с сыном

Янушем, мог иметь особые виды на Козаков, подобно Рудольфу II в борьбе с Турками,

и потому, глядя сквозь пальцы на Наливайко, привлекал к себе Козаков молчаливыми

кой в чем потачками. Он, очевидно, выжидал такого, или иного конца трагеОии, как

называл он в письме к зятю борьбу козачества с королевским войском.

С своей стороны и представитель солиднейших „панов-козаковъ", Лобода, старался

приобрести благосклонность магната из магнатов, щадил его имения от козацких леж,

и сообщал ему письменно разные новости, с выражением „униженнейшей службы" и

пр. Такия отношения козацкого демагога к польско-русскому можновладнику

объясняют романом, разыгравшимся, в зимнюю стоянку, между запорожским лыцарем

и красивою панною, проживавшею недалеко от Бара, в хуторе Шершнях.

О Лободе сохранилось предание, что это был козарлюга великанского роста,