Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

присутствия в своих кошах и таборах. Но люди, видавшие разорение католических

костелов и участвовавшие в избиении ксендзов, твердили с умыслом, что войско,

предводимое Конецпольскими да Потоцкими, вырезывает прихожан до ноги вместе с

их священниками, выдавливает женщинам деревом груди, варит козацких детей в

котлах, а когда схватит обманом козацких вождей, то сожигает их в присутствии

сенаторов среди Варшавы, пригвоздивши к смоляным доскам, ломает на руках и ногах

кости, тянет колесом жилы и распинаемых таким образом борцов за православие бьет

по лицу грудью, отрезанною тут же у жены.

Самая зверская битва кипела под Кумейками от полудня до ночи. Но обезумленные

Запорожцами выписчики гибли напрасно. Перед вечером, в самый критический

момент, когда один еще час упорного боя стоил бы, может быть, Лащам и Потоцким

бесславной гибели, Павлюк и главные сообщники его исчезли незаметно со сцены

кровавых подвигов, как и реестровая конница. Но и после бегства вождей, мужья и

отцы мнимо истребленных женщин и детей, поклонники мнимо поруганных святилищ,

защитники тех сил, которые будут вырезаны до ноги, и тех людей, кото-

.

227

рых отдадут неверным в неволю, продолжали сражаться,—нет, они продолжали

гибнуть! гОни, к прискорбию, и, может быть, к ужасу панов, валились кунами одни на

других.

В это время из толпы добычников выдвинулся дикий талант, блистательно

поддержавший низкое по средствам и целям, но геройское по решимости дело Павлюка

и Скидана. Некто Дмитрий Томашёвич Гуня *) съумел во время крушения козацкого

табора, состоявшего из многих тысяч возов, устроить позади бойни другой возовой

табор, вооруженный двумя пушками. Гоня в сумерках рассеянное наконец полчище

выписчиков, жолнеры Потоцкого наткнулись на новый вагенбург, так же крепко

сцепленный, как и тот, который стоил им потери множества храбрых воинов. Его

окружили со всех сторон и до поздней ночи стреляли из пушек, от чего козаки, по

словам очевидцев, переворачивались, точно в кипящем котле. Оставалось только

дождаться утра, чтоб истребить остаток павлюковцев. Но Гуня, как бы волшебством,

как бы прославленным харакшёрсшвом запорожским, провел Козаков своих между

оцепивших его ведетов, и исчез, не покинув позади себя не только пушек, но и

ниодного целого воза.

Потоцкий напрягал последние силы своего изнуренного и перекалеченного войска,

чтобы не дать козакам уйти за Пороги, или переправиться с Русского берега Днепра на

Татарский. К его счастью, широкая река покрылась пловучим льдом, и не представляла

беглецам никакой возможности спастись от преследования.

Павлюк и Скидан заперлись, вместе с характерником Гунею, в местечке Боровице.

Потоцкий прискакал сюда по свежим следам выписчиков. Начали готовиться к

приступу. Закипели мелкие битвы. Козаки были всё еще опасны в виду Днепра,

который мог в одну морозную ночь сделаться мостом для соединения павлюковцев со

скидановцами. Слышно было, будто бы на Заднеприе перебрался как-то киевский

полковник Кизим с сыном. В довершение беспокойства кумейских победителей, Гуня и

Скидан умудрились ночью пробиться сквозь блокаду.

Опасаясь бедственного поворота военного счастья, Адам Кисель, как единоверец

Козаков, открыл с ними переговоры, представил им, что виновность Павлюка и

прежнего козацкого старшего, Томиленка, могут иметь оправдание в глазах

снисходительного к За-

*) Слово гуня—синоним слова побеняк.

228

.

порожекому Войску короля, и, присягнувши перед козацкими уполномоченными,

что жизнь обоих будет пощажена, склонил Козаков выдать своих предводителей, в знак

покорности. Так несчастные представители Речи Посполитой, не обеспеченные в своей

государственной деятельности соответственными средствами, должны были вечно

играть в рискованную игру, выпутываясь из затруднительных обстоятельств не только

рискованными, но часто бесчестными и потому вредоносными поступками.

Покорившиеся козаки были призваны панскими литаврами в раду. Королевские

коммиссары, Адам Кисель и Станислав Потоцкий, осыпали их упреками за их измену

и, что хуже самой измены, за попытки призвать под свои бунчуки против христиан

татарскую орду; а козаки, по воле победителя, представили им письменное

обязательство, в котором говорилось:

что они (козаки) забыли Куруковскую коммиссию, писанную их кровью, забыли

,свою присягу, умертвили старшину свою, приняли к себе простой народ еверх

семитысячного числа Козаков, напали на коронное войско (об Орде, „ради великой

гнусности дела и чтобы не было вредной памяти*, говорит реляция, в обязательстве не

упоминалось); но святым и справедливым судом Божиим, коронное войско разорвало

козацкий табор, овладело арматою, хоругвями, бунчуками и всеми украшениями,

заслуженными с давних времен от королей и Речи Посполитой, а большую часть

положило трупом;

что остаток Запорожского Войска полевой гетман настиг в Боровице, и на том

месте, где козаки умертвили свою старшину, окружил их шанцами и хотел взять

приступом, но они выпросили себе у ясновельможного пана гетмана помилование, и

выдали своих старшин, которые вовлекли их в такой упадок и во все злое, Павлюка,

Томиленка и несколько других, а зачинщика бунта, Скидана, обязались все вместе

найти и также выдать;

что им не дозволено избрать старшего, а только полковников, старшинство же

вверено пану Ильяшу, переяславскому полковнику, который постоянно находился при

коронном войске, не участвуя в бунтах;

что козаки обязываются идти на Запорожье, сжечь морские челны и выпроводить из

Запорожья чернь, которая окажется лишнею против количества, назначенного для

сторожи.

„Относительно реестровиковъ* (сказано в заключение унизительного

обязательства) „отдается на милосердие и волю его королевской милости и Речи

Посполитой, и обещаемся быть в таком комнуте,

.

229

какой их милости паны коммиссары нам оставили, и в таком устройстве, какое

укажет нам самое милосердие его королевской милости, нашего милостивого пана, и

пребывать в полной верности, цнотуь н подданстве Речи Посполитой на все грядущие

времена. В чем во всем, поднявши руку, присягаем, и на то все для вечной и

бессмертной памяти о каре над нами за паши преступления, чтобы на будущие времена

не было больше подобных бунтов, а равно и об оказанном нам помиловании, даем сие

писание и кровавое наше обязательство под войсковою печатью и за подписью нашего

поискового писаря".

Этим писарем и составителем обязательства был Богдан Хмельницкий,