Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

за причиненный ему вред.

Он сделал еще худшее: вслед за этими письмами, королевская канцелярия, а потом

и Оссолинский, разослали инструкции на сеймики и делибератории к сенаторам,

переполненные жалобами на оппонентов.

„В прошлом году® (сказано было, между прочим, в инструкциях) „было

предпринято королем дело, которое обеспечило бы все-

97

му христианству и Речи Посполитий мир и безопасность... Но святые помыслы,

вместо благодарности, были осмеяны злостью ядовитых языков, которая дерзнула

броситься на репутацию и достоинство самого маестата королевского, представляя,

будто бы его предприятия насиловали свободу и безопасность подданных, и т. д.

Король, однакож, из-за злости нескольких языков не утратил любви к подданным, и

теперь представляет им опасность Речи Посполито й по причине ненадежной верности

язычников и т. д. и т. д. Для предотвращения этой опасности, хотя бы король мог

предложить действительные средства, давши всей Европе доказательства своего

мужества, счастья и воинской опытности, но желая показать, что свои советы думает

согласовать с намерениями сословий, требует от сеймиков, чтобы поручили послам

своим совещаться о действительных средствах и определить оныя".

Делибератории также выступали жестоко против оппонентов. Король упрекал их в

искании популярности наступлением на его репутацию, и утверждал, будто бы потому

распустил войско, что Речь Посполитая, по уверению сенаторов, сама почувствовала

обязанность позаботиться об общей обороне и безопасности государства.

По повелению короля, и коронный гетман разослал письма на все сеймики о

враждебном намерении Турции, внушая земским послам, чтоб они, имея перед глазами

грозящие отечеству опасности, не полагались на слабые силы квартяного войска и

готовили такую оборону, которая была бы достаточна для сохранения безопасности

Речи Посполитой и отражения неприятелей.

Все было не впопад. И духовные, и светские можновлашики, обиженные

королевскою инструкцией, которая представляла их злоязычными клеветниками,

писали на сеймики, якобы король оскорбляет весь Шляхетский Народ. В это же время

кто-то распубликовал поддельную грамоту султана, объявляюшую королю войну.

Шляхта твердила, что это сделал сам король, и хоть обманщик был открыт и наказан,

но королевская репутация пострадала тем не менее.

Трехнедельный сейм 1647 года начался при самых неблагоприятных для короля

обстоятельствах. Между сеймовыми панами было решено—всячески устранять мысль

о войне, а .чтобы занять умы—покончить с теми религиозными вопросами, над

которыми так долго трудился король. Диссиденты и дизуяиты постановили добиться

собственными силами равноправия, которого король, очевидно, не мог уже им

доставить, а католики грозили лишить и протестан-

т. ии.

13

98

,

тов, и православников всяких вольностей, соединяя религиозные интересы тех и

других с замыслами короля против Швеции и Турции.

Были и другие причины необычайной религиозной ревности со стороны

католической партии. Она боялась, чтобы Польша пе обратилась в духовное

государство, и вооружила уже пятого короля против обогащения пастырей на счет

пасомых. Лелея в душе житейскую мысль о самозащите от господствующей в Польше

церкви, паны, забитые с детства духовными наставниками своими, не могли придумать

иного средства к освобождению земских имуществ от набожного расхищения, как

угодить папе подавлением его отстуи ников и схизматиков у себя дома, в свободной,

теперь, можно сказать, уже и бескоролевяой республике.

В первые дни сейма нунций роздал всем бискупам письма, которыми папа, по

просьбе короля, возбуждал Поляков к войне с Турцией, обещая с своей стороны всякую

помощь. Король отвечал папе на это breve 4 мая, что готов двинуться па освобождение

Гроба Господня, если ему помогут другие государи, и объявил при открытии сейма,

крестовый поход устами придворного Петра Пустынника, ксендза Выджги.

Королевский проповедник с великим жаром гремел против тех, которые осмелятся

сопротивляться христолюбивым предначертаниям великого воителя. Но и папа, и его

варшавский апостол только повредили королю. Как бискупы, так и вся шляхта

вознамерились явить главе вселенской церкви тем еще большее рвение сеймовым

угнетением домашних его противников. Может быть, святый отец, не имея денег для

Турецкой войны, на то и рассчитывал, чтобы, вместо неверной затраты круглых сумм

скуди, увеличить, без всякого риска, свои доходы в разноверном покамест польском

стаде своем. А Поляки, с своей стороны, угождая наместнику Христа дешевою

ревностью к его владычеству, старались освободить земские имущества от чужеядных

порождений римской ехидны.

На новом сейме Оссолинский явился министром холодным и нелицеприятным.

Повторивши в королевской пропозиции инструкции на сеймики, выразил он желание,

чтобы, вместе с весенним пробуждением природы, пробудилось доверие между троном

и народом; уведомил, что на сейм прибудет коронный гетман Потоцкий и поставит

сословия в известность об опасностях со стороны язычников; объявил волю короля,

чтобы Речь Посполитая свергнула с себя постыдный татарский гарач, в виду того, что

московский царь

.

99

так горячо и беспрестанно домогается союза; а так как посол за болезнию еще не

уехал в Москву, то спрашивал, какую декларацию должен дать король царю, и как

поступить, когда посол возвратится из Москвы.

В этой же пропозиции, наряду с необходимостью починить и снабдить обороною

пограничные замки Каменец, Кольмак, Владислав, указана была необходимость

ограничить законом излишество в драгоценных одеждах, всюду вошедшее в обычай,—

точно как бы сам канцлер сознавал, что Поляки не способны оборонять грудью того,

чем они дорожили.

На пункты пропозиции, среди напряженного внимания обеих законодательных Изб,

говорил известный уже нам Гневош, куявский бискуп. Громозвучный и ровный голос

его досягал до самых дальних галлерей Сенаторской Избы, где королева, окруженная

двором, сидела в сообществе венецианского посла. Оратор, по рассказу польского

историка, вырастал гигантом с каждым отделом речи своей; глаза его светились огнем

зловещим; лицо выражало маестат Речи Посполитой, а говорил он с таким сознанием

своего превосходства, как будто все замыслы и все поведение короля считал

фантазиями беспокойного и высокомерного недоросля, которого надобно было

проучить. Подобно тому, как король, в инструкциях на сеймики исчислял свои