Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

благодеяния, оказанные Речи Посиолитой, громовержец бискуп начал свою речь

исчислением всех благодеяний, оказанных королю Речью Посполитою. „Воспитание,

снабжение средствами, единогласное избрание на престол, уплата долгов, обеспечение

всего семейства, беспрестанные налоги, любовь и доверие, оказываемые королю во все

время его царствования: вот наши доказательства (гремел сеймовой вития), что в

Польше нет у короля ни злоязычных, ни злонамеренных людей, и было бы лучше, если

бы королевская канцелярия назвала тех, на кого она метила. Таких людей нет в

Польском народе. Их надобно искать между иностранцами, которыми полон двор и

которые королевское сердце отравляют злобою против народа. Поэтому покорнейше

прошу его королевскую милость отослать от себя графа Магни, ксендза капуцина,

Фантони и Бильбони, как людей, вредных для Речи Поснолитой. Надобно также, чтобы

канцелярия отправляла скоро иностранных послов, которые у нас обратились в

постоянных резидентов, выдают секреты Речи Посполитой, и дошли наконец до такого

любопытства, что па этой самой галлерее, в Сенаторской Избе, подслушивают наши

совещания. Хотел бы я спросить венеци-

100

.

анского посла, позволила ли бы мяе Венецианская Республика так подслушивать

свои рады",..

Когда Гяевош говорил это, обращаясь к галлерее, королева спросила великого

конюшего Платемберга, о чем оратор так разглагольствует. Узнав, что бискуп требует

отсылки всех иностранцев, она воскликнула: „О, какое порабощение (О che serviiu)“! и

удалилась со всем двором.

Гневош говорил далее: горевал о несбывшейся надежде государства; что король

оставит военные затеи; критиковал инструкции и пропозиции канцлера; выражал

недоверие к опасениям со стороны Турции. „Не могу согласиться на наступательную

войну" (гудел он, точно церковный колокол): „ибо вижу, что наших сил пи в каком

случае недостаточно, и потому советую отправить посла к Порте, склонить шляхту, в

случае надобности, к посполитому рушению, козакам строго запретить морские походы

и постановить двухнедельный сейм единственно на случай опасности со стороны

Турции. А чтобы Турция обратила в провинцию Мультаны и Волощину, это напрасные

опасения. Султан этих земель ни Татарами не населит, ни башам не отдаст: ибо земли

эти снабжают съестными припасами его кухню, визирям приносят великие доходы, и

за таким распоряжением тотчас бы в Седмиградии вспыхнул бунт, а волошские и

мультанские мужики разбежались бы в Венгрию и в Польшу":

Долго в таком смысле ратовал против короля бискуп. Король слушал его наморщив

лоб, наконец встал и вышел из законодательной толпы, а по окончании заседания

выразил всему сенату свое бессильное неудовольствие.

Это происходило 4 мая. На другой день, в числе многих других панов, прибыли в

Варшаву два магната, соперничавшие на сеймовом суде за Хороль и Гадяч в нашей

Малороссии. Для обычных в Польше доводов своего права, обратившихся в поговорку

железные доводы (їelazne гасуе), они привели с собой 5.000 так называемой

ассистенции. Один из них, князь Иеремия Вишневецкий, заявил, что на прошлом сейме

кто-то, в его отсутствие, „сделавшись ревизором имений, лежащих на татарском

пограничье", жаловался перед королем, якобы он (Вишневецкий) грозил ему

(самозванному ревизору) киями. „Еслиб я думал об этомъ" (сказал представитель

общественной свободы среди Шляхетского народа), „то наверное он бы почувствовал

это на своей спине". Таково было

.

101

предуведомление полновластного магната о том, как независимые от короля паны

должны решить его тяжбу.

Между тем дело Турецкой войны совсем упало, а вместо него католическая партия

подняла два вопроса и, поставив их выше прочих государственных интересов, заняла

ими всех сеймующих нанов. Накануне падение Речи Посполитой (она пала в

Хмельнитчину), оправдались ласкательные слова Оссолинского к папе, что Поляки

больше заняты религиозною борьбою с согражданами, нежели безопасностию и

целостию отечества.

Первый вопрос касался арианина Шлихтинга. Его обвинили в издании богохульных

книг, отрицающих божественность Христа, и 11 мая, за таковое возмущение против

Божеского и королевского маестата, он был заочно приговорен к инфамии и

конфискации имущества. Изданные им книги сожжены чрез палача; все арианские

сочинения воспрещены, новых не дозволено печатать, под смертною казнью, и

ариянские школы уничтожены. При сем Оссолинский выразил удивление, как эта новая

секта, будучи пришельцем и гостем в Польше, усиливается притеснить старинную в

ней хозяйку— веру католическую!

Второй вопрос касался полевого гетмана литовского, Януша Радивила, потомка

двух Радивнлов, на которых опирались даже и такие православники, как Иов Борецкий.

Виленский бискуп обвинял этого кальвиниста в низвержении придорожных крестов,

поставленных мещанами в его имении. Дело это ноилотило две недели сеймового

времени, „среди страшного крику одних, которые были воспламенены религиозною

ревностью, других, которые, под этим предлогом, хлопоташ о своих приватах, и

третьих, которые желали показать свой ум в орацияхъ" (пишет современный нам

Поляк-историк). Замечательнее всех показались те орации, в которых, с одной стороны,

взвешивалась оскорбленная „честь Бога", а с другой—„великое имя" обвиняемого.

Когда один оратор заявил, что здесь надобно стоять больше за „кривду Божию", нежели

за „посполитеє право", ошаянский подстаростий, „одноглазый еретикъ" (как назвал его

в дневнике литовский канцлер) заметил, что непристойно сравнивать Божие право с

человеческим. На это коронный нодчаший, ученый Остророг, тотчас ответил ему, что

речь идет не о сравнении, часто „одноглазом и хромомъ", и этот „жартъ" записал в

своем дневнике литовский канцлер, обыкновенно чуждый того, что назвал бы он

празднословием.

102

.

Оставалась уже только неделя для сеймованья. Тогда Посольская Изба назначила

одних депутатов для коммиссии Шведской, другихъ— для коммиссии Московской по

предмету союза против Татар, и наконецъ—озаботилась уплатою установленному

войску, в числе которых и реестровые козаки уже пять лет не получали жолду.

Дальнейшим совещаниям помешала жалоба послов Мазовецкого воеводства на воеводу

поморского, Деагофа, и каштеляна хелмияского, Горайского, совершавших лютеранское

богослужение в Варшаве во время сейма, на который должна была призываться

благодать исключительно бога католического. Мазуры выступили с таким