Михаил Крюков - Древние китайцы: проблемы этногенеза

О периоде правления У-дина как об одной из самых ярких страниц иньской истории говорят многие источники. Оказывается, что картина, представшая перед нашими глазами в свете приведенных выше надписей, отражает не период упадка власти вана и внутренней смуты, а, наоборот, воспетую потомками эпоху, когда

Чжоуское завоевание не изменило социально-политических отношений в Поднебесной. На первых порах осталась неизменной и терминология, которой пользовались иньцы для описания ойкумены. В частности, враждебные племена, не признававшие власти Чжоу, по-прежнему именовались «фан»: в надписях XI–X вв. до н. э. упоминаются многие из тех «племен», которые известны по эпиграфическим памятникам иньского времени: юй-фан [Го Мо-жо, 1958, т. IV, 31], ху-фан [там же, т. I, 11] и др.

Есть основания полагать, что и в раннечжоуское время противопоставление территории Чжоу и «племен» носило политический, а не этнический характер: признав власть Сына Неба, враждебное племя становилось членом чжоуской коалиции.

Первые изменения в этой системе отношений нашли отражение в памятниках VI в. до н. э. В тексте надписи на ритуальном сосуде «Цинь-гун гуй», датируемом приблизительно 576–537 гг. до н. э., мы читаем: «Мой достославный предок получил повеление Неба и обосновался на землях Юя. 12 гунов… почтительно следовали небесному приказу и, оберегая Цинь, заставили служить себе и „ся", и „мань"» [там же, т. VIII, 247].

Нетрудно усмотреть здесь прямую связь между «землями Юя» и общностью «ся»: Юй был первым правителем династии Ся, название которой используется в данной надписи в качестве единого самоназвания некоей общности, противопоставленной «мань».

Контроверза «ся — мань» в этом тексте чрезвычайно напоминает употребление древнегреческими авторами терминов «эллины» и «варвары». Здесь будет, по-видимому, уместен небольшой экскурс в историю появления этих терминов в греческих источниках.

Предваряя изложение событий Пелопонесской войны общим очерком предшествующего развития Эллады, Фукидид писал:

«Следующее обстоятельство служит для меня преимущественным указанием на бессилие древних обитателей Эллады: до Троянской войны она, очевидно, ничего не совершила общими силами. Мне даже кажется, что Эллада, во всей своей совокупности, и не носила еще этого имени, что такого обозначения ее вовсе и не существовало раньше Эллина, сына Девкалиона, но что названия ей давали по своим именам отдельные племена, преимущественно пеласги. Только когда Эллин и его сыновья достигли могущества в Феотиде и их стали призывать на помощь и другие города, только тогда эти племена, одно за другим, и то скорее вследствие взаимного соприкосновения друг с другом, стали именоваться эллинами, хотя все-таки долгое время название это не могло вытеснить все прочие. Об этом свидетельствует лучше всего Гомер. Он жил ведь гораздо позже Троянской войны и, однако, нигде не обозначает всех эллинов, в их совокупности, таким именем… Точно так же Гомер не употребляет и имени варваров, потому, мне кажется, что сами эллины не обособились еще под одним именем, противоположным названию варваров» [Фукидид, т. I, 4–5].

Известно, что Страбон позднее подвергал сомнению это предположение Фукидида [Страбон, 618–619]. Однако все имеющиеся в настоящее время данные говорят в пользу того, что до VIII–VII вв. до н. э. термин «эллины» не стал еще общим самоназванием древних греков, как не существовало тогда и противопоставления «эллинов» и «варваров». Слово «эллины» в этом его значении впервые зафиксировано, очевидно, в произведении Архилоха; примерно к 600 г. до н. э. относится первое эпиграфическое свидетельство употребления термина «элланодик», служившего для обозначения судей на всегреческих Олимпийских играх [Erenberg, 411].

Подобно тому как в древней Греции термин «эллины», ставший этническим самоназванием, восходит к имени легендарного Эллина, сына (или брата?) Девкалиона, так и чжоуский термин «ся» этимологически связан с названием династии, о времени правления которой в VI в. до н. э. сохранились лишь весьма смутные воспоминания. Чжоусцы считали себя потомками не свергнутых ими иньцев, а их предшественников, людей Ся.

Наряду с «ся» в VII–VI вв. до н. э. существовало другое самоназвание — «хуа». Так, по свидетельству «Цзочжуаня», предводитель жунов Цзюйчжи говорил в 559 г. до н. э.: «Мы, жуны, отличаемся от хуа в пище и одежде… и говорим на другом языке» [Legge, т. VIII, 459].

Вопрос о взаимосвязи между этими самоназваниями остается не вполне ясным; несомненно, что в период Чуньцю оба они были фонетически близки друг другу. Высказывалось предположение, что эти два слова представляли собой два варианта одного этнонима [Люй Сы-мянь, 17]. Несомненно одно: в это время они употреблялись как синонимы, а часто выступали в различных сочетаниях. Практически в источниках, освещающих историю VII–V вв. до н. э., можно встретить следующие варианты этого самоназвания: «хуа» [Legge, т. VIII, 422, 774]; «чжу- хуа» (т. е. «многие хуа» или «все хуа») [там же, 450]; «ся» [там же, т. VII, 179; т. VIII, 774]; «чжуся» («все ся») [там же, т. VIII, 456, 493, 505, 673]; «хуася» [там же, 521].

В чем же заключалась суть противопоставления общности «хуася» всем другим общностям, объединяемым под различными названиями, по своему значению весьма близкими к древнегреческому «варвары»?

С точки зрения самих «хуася», в основе их общности лежали узы родства, единство происхождения.

Противопоставление «хуася», связанных между собой родственными отношениями, всем «варварам» отчетливо видно во взаимоотношениях между царствами эпохи Чуньцю. В 528 г. до н. э. Цзинь предложило своим соседям заключить союз, в котором, однако, не приняли участия два небольших «варварских» государства — Чжу и Лай (карта 10). Они объясняли это тем, что им угрожает царство Лу. Это привело к обострению отношений между Цзинь и Лу. Однако Цзы Фу, сановник цзиньского правителя, попытался убедить его в необходимости изменить свою позицию. «Вы поверили навету варваров, порвав тем самым с владением братьев!» — упрекал он своего господина [там же, 645]. Требуя освободить задержанного в Цзинь луского аристократа, Цзы Фу следующим образом аргументирует свою мысль: «Если царство Jly будет служить Цзинь как старшему, то неужели это хуже, чем если нашему царству будет служить ничтожное варварское государство? Лу — владение наших братьев. Если отречься от него ради варваров, какую пользу это принесет Цзинь?» [там же, 647].