Константин Битюков - Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг.

Во время войны Николай Михайлович исполнял личные поручения императора и никаких ответственных должностей не занимал. Многие его знакомые считали это несправедливым, а родной брат великий князь Александр Михайлович замечал, что он не знал «никого другого, кто мог бы с большим успехом нести обязанности русского посла во Франции или же в Великобритании. Его ясный ум, европейские взгляды, врожденное благородство, его понимание миросозерцания иностранцев, его широкая терпимость и искреннее миролюбие стяжали бы ему лишь любовь и уважение в любой мировой столице. Низменная зависть и глупые предрассудки не позволили ему занять выдающегося положения в рядах русской дипломатии, и вместо того чтобы помочь России на том поприще, на котором она более всего нуждалась в его помощи, он был обречен на бездействие людьми, которые не могли ему простить его способностей, ни забыть его презрения к невежеству» [211].

Николай Михайлович давно придерживался либеральных взглядов, в свое время переписывался с Л.Н. Толстым, был лично знаком со многими членами Государственной думы, открыто критиковал некоторых министров, но активного участия в политике до начала 1916 г. он не принимал. Однако в письме к Николаю II от 28 апреля 1916 г. он писал: «Нахожу странным, что Николай Николаевич может нести и уже нес громадную ответственность, а я не могу нести никакой» [212]. Вероятно, самому великому князю Николаю Михайловичу хотелось оказаться в роли государственного человека.

Императрица Александра Федоровна великого князя недолюбливала. В письме Николаю II от 1 мая 1916 г. она писала: «Николай (великий князь Николай Михайлович. – Е.П., К.Б. ) пробыл у меня целый час – очень интересно говорил по поводу писем, которые он тебе писал и т. п. Он хотел, чтобы я переговорила с тобой обо всем этом. Я очень устала после беседы с ним, но он был настроен и говорил хорошо (все же я его не люблю)» [213].

Основными источниками для рассмотрения политической эволюции Николая Михайловича является его переписка с Николаем II и вдовствующей императрицей Марией Федоровной.

За период с февраля по сентябрь 1916 г. опубликовано 13 его писем императору [214]. Четыре из них (от 14 января, а также от 13, 26 и 31 мая [215]) посвящены деятельности возглавляемого Николаем Михайловичем Русского исторического общества и связанными с ним вопросами – предоставления денежных ссуд архивным комиссиям различных губерний, празднования 50-летия общества и подготовки предполагавшегося празднования столетия со дня рождения Александра II в апреле 1918 г. Еще одно письмо (от 15 июня) [216]описывает путешествия великого князя в Нижний Новгород, Кострому и Ростов. Впоследствии он будет ходатайствовать, чтобы председатель Совета министров Б.В. Штюрмер и министр финансов П.Л. Барк рассмотрели предложение директора одной из ярославских фабрик Грязнова об удешевлении топлива (письмо от 26 июля и 13 августа [217]). Особого интереса вышеназванные письма для нашей темы не представляют.

Зато другие девять писем вполне позволяют проследить эволюцию взглядов Николая Михайловича на вопросы текущей политики в 1916 г. Основными вехами такой эволюции могут считаться следующие его послания.

В письме императору от 22 апреля Николай Михайлович пытается предложить себя в качестве участника будущей послевоенной мирной конференции, но делает это крайне робко: «К сожалению, на сей раз я хочу поделиться с тобой некоторыми мыслями, прямо де меня не касающимися, но в связи с которыми связано мое личное ходатайство», – начинает он свое письмо, которое традиционно идет без обращения [218].

Отметим здесь две характерные особенности, которые будут развиваться на протяжении переписки. Во-первых, это попытки найти поддержку собственного мнения у императрицы Марии Федоровны и великой княгини Ксении Александровны – матери и сестры Николая II. Последняя являлась не только его племянницей, но и невесткой, будучи замужем за родным братом Николая Михайловича Александром. Во-вторых, это общая характеристика предполагаемых членов комиссии: «Эти избранники (вероятно, 5 или 6 человек) не должны быть ни бюрократами, ни бумагомарателями, ни люди с душой чиновника. Для такой почетной задачи нужны люди самостоятельные, имеющие образовательный ценз в широком смысле этого слова, и лица смелые, не боящиеся мнения ни газет, ни различных сфер нашей болотной столицы» [219]. Независимость и образованность останутся для Николая Михайловича главными чертами идеальных государственных деятелей. Правда, пока в качестве таковых он никого не предлагал (кроме себя), ожидая принципиальной поддержки своего царственного племянника.

Такую поддержку Николай II оказал ему уже на следующий день, после личной беседы с великим князем. Из анализа последующих писем следует, что во время встречи Николай Михайлович впервые назвал по крайней мере одну кандидатуру – Н.Н. Шебеко, который был до войны русским послом в Австро-Венгрии. Предлагая его, великий князь предвидел возражения со стороны министра иностранных дел С.Д. Сазонова, но не считался с этим [220].

После встречи с Николаем II великий князь Николай Михайлович немедленно написал С.Д. Сазонову «как главе наших интересов… на будущем конгрессе» письмо, где предложил ему свое членство в подобной комиссии под началом министра. 24 апреля последний дал в письме великому князю отрицательный ответ на его предложения, но тем не менее пригласил Николая Михайловича в здание министерства у Певческого моста. Во время личной встречи с великим князем министр обосновал свое несогласие.

Во-первых, он заявил, что его второстепенная роль в комиссии, равно как и несение ответственности, не подобает великому князю, особенно когда «все великие князья не пользуются любовию и уважением русского общества» [221]. Очевидно, что С.Д. Сазонов боялся провала столь важного дела, поскольку «пугал» великого князя Николая Михайловича тем, что тот потеряет свое доброе имя историка, а иностранцы посмотрят на него косо. Во-вторых, министр возражал против столь раннего выбора лиц на послевоенный конгресс. В-третьих, даже в случае если назначение такой комиссии все-таки последовало бы, министр и великий князь не сошлись в подборе других кандидатур для нее. Так, министр настаивал на введение в комиссию представителем своего ведомства российского посла в Великобритании графа П.К. Бенкендорфа. В этой «длинной беседе» затрагивалась не только работа будущей комиссии, но и польский вопрос [222].

Несмотря на неудачу в МИДе, Николай Михайлович написал 28 апреля новое письмо Николаю II. Отметив, что у «представителей иностранной политики» «отсутствует божественная искра, а преобладает рутина, ослепляющая всякий проблеск вдохновения» и что «милейший Сазонов «, у которого он надеялся «встретить более широкие и ясные кругозоры», «не всегда обладает даром предвидеть» [223], великий князь прямо перешел к обсуждению конкретных кандидатур для комиссии. За неделю, прошедшую со времени написания предыдущего письма, он осмелел настолько, что открыто стал критиковать министров, как бывших («известная канарейка со своей нескончаемой трелью В.Н. Коковцев», «самодовольный снобизм величавого Извольского»), так и находившихся на тот момент в должности («язвительный анализ Поливанова»). Ранее подобные характеристики он позволял себе лишь в частных беседах и по вопросам, не имеющим отношения к политике.