Константин Битюков - Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг.

В Киеве великий князь Николай Михайлович встречался также со своим братом Александром Михайловичем, с которым они договорились, что во время визита в Ставку Николай Михайлович будет просить у императора единовременную денежную помощь в 1 млн 120 тыс. рублей для супруги Александра Михайловича и сестры Николая II великой княгини Ксении Александровны [329]. Возможно, что этот вопрос был поднят самой Ксенией Александровной перед великим князем в Крыму, где они встречались в начале октября [330], но обещание Николаем Михайловичем было дано именно брату.

1 ноября на завтраке в Ставке вместе с императором присутствовали великие князья Георгий и Сергей Михайловичи, а также князь Игорь Константинович. Великий князь Дмитрий Павлович, которому через полтора месяца суждено было стать участником убийства Г.Е. Распутина, уже отбыл, так как ему надо было сделать «операцию щеки (изнутри!)» [331]. К полудню отбыл и Георгий Михайлович, который вскоре прислал Николаю II письмо о положении дел в армии. Была ли у Георгия Михайловича в этот день встреча с Николаем Михайловичем, установить трудно. Сам великий князь Николай Михайлович встречался с Николаем II трижды: на обеде, после него [332]и после вечернего посещения кинематографа.

Решающая двухчасовая беседа проходила между 9 и 11 часами вечера [333]. Сам Николай II в телеграмме, отправленной в Царское Село после 11 вечера 1 ноября 1916 г., писал, что он был «очень занят» после кинематографа, а на следующий день сообщил жене, что имел «вечером» «длинный разговор» с Николаем Михайловичем [334]. Во время беседы Николаю II было передано письмо, написанное Николаем Михайловичем еще в Киеве.

Беседа велась без свидетелей, о ее содержании у нас имеются лишь сведения, представленные ее непосредственными участниками. Они содержатся, во-первых, в письмах великого князя Николая Михайловича к вдовствующей императрице Марии Федоровне от 5 ноября и французскому историку Ф. Массону от 20 ноября; во-вторых, в переписке Николая II и Александры Федоровны; в-третьих, в интервью, которое было дано великим князем газете «Русское слово» 7 марта 1917 г. О беседе имеются сведения в «Дневнике» В.М. Пуришкевича и в воспоминаниях В.В. Шульгина, написанных в 1920 г.

Вышеназванные источники во многом схожи в описаниях беседы дяди – великого князя и его племянника-императора. Главное различие состоит в том, говорил ли великий князь Николай Михайлович об устранении влияния императрицы Александры Федоровны и Г.Е. Распутина Николаю II лично или он побоялся высказать это в разговоре и лишь передал императору письмо, в котором об этом было написано, а тот, в свою очередь, не читая письма, отослал его в Царское Село своей супруге.

Источники, исходящие от великого князя Николая Михайловича, подтверждают первую версию. В письме вдовствующей императрице Марии Федоровне, написанном им еще под впечатлением встречи с императором, он сообщает, что Николай II позволил «высказать Ему все (подчеркнуто в тексте оригинала. – Е.П., К.Б. )» [335]. Та же фраза – «я все высказал, все раскрыл» – звучит и в письме к Ф. Массону [336]. Наконец, 5 ноября в разговоре с депутатами Думы В.В. Шульгиным и Н.Н. Львовым [337]Николай Михайлович вспоминал, что он просил разрешения прочесть вслух письмо, которое он написал, чтобы в его речи, которую он приготовил для Николая II, было «больше определенности». Письмо было прочитано, и император, выслушав его, сказал: «Странно, я только что вернулся из Киева… Никогда, кажется, меня не принимали, как в этот раз». На это великий князь ответил: «Это, может быть, было потому, что Вы были Одни с Наследником… Императрицы не было…» [338]. Депутату Государственной думы и будущему участнику убийства Г.Е. Распутина В.М. Пуришкевичу великий князь рассказал о «докладе» императору, в котором он «ярко и выпукло, но как бы между прочим, указал на весь ужас современных общественных настроений России, с которыми хорошо знаком, – настроений, являющихся следствием распутинского над Россией “радения” и вмешательства во все дела чужой народу и России царской жены» [339]. Наконец, согласно статье, опубликованной в газете «Русское слово» 7 марта 1917 г., Николай Михайлович напоследок сказал царю: «Здесь у тебя казаки и много места в саду. Можешь приказать меня убить и закопать. Никто не узнает» [340]. В вышеупомянутом письме Ф. Массону Николай Михайлович писал, что «после [беседы. – Е.П., К.Б. ] Его Величество удостоил меня троекратного нежного поцелуя» [341].

В отличие от великого князя, Николай II утверждал в письме к императрице от 5 ноября, что Николай Михайлович остановился только на «историях со шпионами, фабриках, рабочих, беспорядках, министрах и общем внутреннем положении». Николай II горячо убеждал свою супругу в том, что великий князь ее имени в разговоре не упоминал и что даже «не хотел давать… своих писем, – я их просто взял у него, и он их отдал довольно неохотно» [342]. Однако в любом случае несомненно, что беседа с великим князем Николаем Михайловичем довольно сильно задела мысли и чувства Николая II. Практически впервые за год он не пишет супруге о содержании разговора сразу, отделываясь туманной фразой «был очень занят». На следующий день он не отослал жене ни одного письма, что бывало с ним лишь в исключительных случаях, отправив ей лишь телеграмму, в которой в том числе сообщил о разговоре с Николаем Михайловичем [343]. Возможно, тот факт, что Николай Михайлович не отважился на высказывания против Александры Федоровны в личном разговоре, подтверждает то, что Николай II отослал письмо супруге, не сопроводив его никакими комментариями или оценками. Вряд ли бы он решился на такой поступок, зная о его содержании. С другой стороны, он подобным образом мог дать императрице понять об общественных настроениях и необходимости отдаления Г.Е. Распутина. Таким образом, говорил ли Николай Михайлович императору об отстранении его жены и зачитывал ли ему текст письма, остается спорным вопросом.

Между тем содержание письма носит гораздо более решительный тон, чем изложенные выше известия о содержании беседы. Недаром Николай Михайлович считал, что лучше пишет, чем говорит. Как и в других его письмах, в послании великого князя от 1 ноября нет обращения. Он сомневается в информированности Николая II о реальном положении дел, а затем высказывает свою точку зрения. Она заключалась в том, что в условиях, когда способ выбора министров стал известен всем и каждому, «так дальше управлять Россией немыслимо». В письме не упоминается имя Г.Е. Распутина: великий князь смирился с тем, что Николай II не властен отстранить его. Но Николай Михайлович призывает своего племянника оградить себя от «постоянных, систематических вмешательств любимой супруги». Такое заявление императору делалось впервые. «Все последующее, – утверждал великий князь, – быстро наладится само собой». В перспективе Николай Михайлович предлагал даровать желанную ответственность министров «без напора извне». В послании он также предупреждал императора, что тот находится «накануне эры новых волнений , скажу больше – накануне эры покушений» [344]. Через полтора месяца, после убийства Г.Е. Распутина, смутные предчувствия Николая Михайловича будут выглядеть как пророческие предсказания, и Николай II будет считать его вдохновителем убийства «старца». Удивительно и другое: ради надежды и упования на спасение Николая II, престола и дорогой родины «от самых тяжких и непоправимых последствий» Николай Михайлович предлагает всего-навсего ограничить влияние Александры Федоровны на императора, не осознавая, что в коренной модернизации нуждалась вся система монархии и устранение одного элемента или одного человека не решило бы проблемы.