Константин Битюков - Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг.

О реакции других великих князей на убийство Г.Е. Распутина сведений нет.

Интересно заметить, что сначала великие князья поверили Дмитрию Павловичу, что он «об этого человека рук не марал», и даже попытались выразить императору осуждение в устной форме за судьбу невинного Дмитрия. Позже, когда доказательства причастности великого князя стали неопровержимыми, их настроение переменилось, и они уже рассматривали это убийство как патриотический подвиг. В связи с этим характерен вопрос великого князя Александра Михайловича, тестя Юсупова, который он задал министру внутренних дел А.Д. Протопопову, о том, считал ли последний патриотическим подвигом убийство Распутина и думал ли прекратить преследование людей, его совершивших [531]. Таким образом, великие князья стали защищать Дмитрия Павловича, тем самым защищая себя.

Ни один из великих князей не осудил действий заговорщиков. Все они так или иначе поддержали и действия Дмитрия Павловича. Однако более всего их волновали не политические последствия убийства Г.Е. Распутина, а арест великого князя Дмитрия Павловича и его дальнейшая судьба. Последовали визиты великих князей к Николаю II, и судьба заговорщиков, казалось, должна была измениться. Они дважды приходили к царю, посетили трех министров, имели беседу с председателем Государственной думы М.В. Родзянко и, несколько позже, написали коллективное письмо в защиту Дмитрия Павловича. Исключением, подтверждающим правило, была позиция великого князя Александра Михайловича, написавшего императору письмо, в котором содержалась очень умеренная программа действий. Но… это письмо было отослано лишь полтора месяца спустя.

19 декабря в 6 часов вечера Николай II прибыл из Ставки в Царское Село, о чем свидетельствует запись в Камер-фурьерском журнале [532]. В 11 часов вечера Его Величество принимал великого князя Павла Александровича. Инициатива встречи исходила лично от Павла Александровича, поскольку, приехав в Петроград, он не имел времени переговорить с другими великими князьями.

Позднее великий князь вспоминал об этом разговоре: «“За что арестован мой Дмитрий?” – задал я вопрос царю. Николай Романов ответил: “За убийство Распутина”. “Надо сейчас же освободить его из-под ареста”, – заявил я. “Хорошо, пока нельзя, завтра напишу, – а пока прощай”. Утром следующего дня мне вручили письмо. “Дорогой друг, Павел. Я не могу, к сожалению, отменить домашний арест Дмитрия, пока предварительное следствие не будет закончено. Приказал с этим поторопиться, а также, чтобы Дмитрия охраняли бережно. Все это больно и тяжело, но ведь кто же виноват, как не он сам, что по неосторожности попал в такую передрягу. Молю Господа Бога, чтобы Дмитрий вышел честным и не запятнанным ни в чем. Сердечно твой Николай”» [533].

Можно предположить, что встреча не была столь краткой, как это представляет Павел Александрович. Однако даже в этом отрывке разговора явственно видна позиция великого князя: безусловное освобождение Дмитрия Павловича из-под ареста. С его точки зрения, на великих князей не распространялись нормы уголовного права. Такой же точки зрения придерживались и другие великие князья.

Для того чтобы узнать о встрече Павла Александровича с Николаем II, а также о его свидании с Дмитрием Павловичем, 21 декабря во дворце великого князя Андрея Владимировича собрались великие князья. Это были великая княгиня Мария Павловна, ее сыновья Андрей, Кирилл и Борис Владимировичи, а также приехавший из Киева Александр Михайлович. Хозяин дворца записал в дневнике: «Дядя Павел передал про свидание с Дмитрием и как он на образе и портрете матери поклялся ему, что в крови этого человека рук не марал. Цель совещания заключалась в том, посылать ли Ники или нет заготовленный ответ, и прочел письмо, которое мы все одобрили» [534]. Об этом первом коллективном письме есть упоминание в статье, опубликованной в первые дни после Февральской революции в газете «Биржевые новости» [535]. Можно предположить, что письмо являлось прообразом послания, подписанного и отправленного великими князьями 29 декабря. Однако доказать это невозможно. Весь текст коллективного письма является просьбой перемены места ссылки для Дмитрия Павловича из Персии в его имение Усово. Но 21 декабря великие князья еще не могли знать о том, какое наказание постигнет князя-заговорщика. Кроме того, коллективное прошение от 29 декабря несло в себе и другой смысл, о котором мы расскажем ниже, но который не мог быть присущ письму 21 декабря.

На встрече великие князья также обсуждали, что они будут делать в том случае, если Николай II не освободит Дмитрия Павловича и поведет следствие до конца. Однако кроме опасения нежелательных осложнений, ничего не придумали [536]. Великий князь Андрей Владимирович записал в дневнике о решении вновь отправить к императору великого князя Павла Александровича, который должен был представить всю опасность создавшегося положения [537]. Однако к императору отправился не он, а великий князь Александр Михайлович.

Итак, на следующий день, 22 декабря, в 11 часов утра Николай II принимал Александра Михайловича [538]. С одной стороны, в своих воспоминаниях великий князь утверждал, что заступиться за Дмитрия и Феликса его просили члены императорской семьи [539]. Андрей Владимирович писал в своем дневнике: «Разговор с Ники он вел в духе, как мы решили на совещании с дядей Павлом, что все надо прекратить и никого не трогать, в противном случае могут быть крайне нежелательные осложнения» [540]. С другой стороны, данный визит был, вероятно, также продиктован личным стремлением великого князя. Ведь если следовать его воспоминаниям, то он единственный из великих князей воспринял убийство Г.Е. Распутина как «тяжкое преступление». Он был поражен, приехав в Петроград из Киева, «атмосферой обычных слухов и мерзких сплетен, к которым присоединилось злорадное ликование по поводу убийства Распутина и стремление прославлять Феликса и Дмитрия Павловича» [541]. При таком отношении мало кто бы просил Александра Михайловича оказать влияние на ход дела. Вряд ли он отправился в Петроград из Киева только для того, чтобы доверить свою миссию Павлу Александровичу.

Александр Михайлович описывал этот визит как встречу двух старых друзей и родственников. «Я молил Бога, чтобы Ники встретил меня сурово. Меня ожидало разочарование. Он обнял меня и стал со мною разговаривать с преувеличенной добротой. Он меня знал слишком хорошо, чтобы понимать, что все мои симпатии на его стороне, и только мой долг отца по отношению к Ирине заставил меня приехать в Царское Село». Александр Михайлович «произнес защитительную, полную убеждения речь», призвав Николая II «не смотреть на Феликса и Дмитрия Павловича как на обыкновенных убийц, а как на патриотов, пошедших по ложному пути и вдохновленных желанием спасти родину», он сразу же согласился с императором, что «никто – будь то великий князь или же простой мужик – не имеет права убивать» [542].