Александр Никишин - Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина

Надо сказать, что встреча гостей происходила по заведенному столетиями порядку. Прибывших встречали не абы как. Особо почетных – прямо у ворот, менее почетных, но, так сказать, желанных – на красном крыльце. Всех прочих – прямо в горнице. Почетный гость, встреченный у ворот, препровождался с поклонами до крыльца. Там его снова приветствовали, а потом приветствовали и в горнице.

Войдя в комнаты и перекрестившись на образа, он клал три земных поклона, целовался троекратно с хозяином, обмениваясь пожатием руки или взаимными поклонами.

Что-то в русском ритуале гостьбы было от японского – чем ниже поклон, тем считалось, что почтения к гостю больше. И чем большее количество раз кланяешься, тем больше уважаешь.

Рассаживались за столом по «званию» и «достоинству». Садились в шапках и непременно – лицом к иконам. Самым почетным считалось место по правую руку от хозяина, одесную. Если стол был обилен, то говорили про хозяина: «У него гостьба толстотрапезна!»

Гостьба породила знаменитый русский «поцелуйный обряд». Ничего похожего не встречается в обрядовых культурах народов мира. Этой традиции придерживались хозяева состоятельные, потому как требовала она немалых затрат.

Вот этот обряд, по описанию очевидцев.

Вершит его жена хозяина, которая, «…вошедши в столовую…подносила сначала чарку водки одному из почетных гостей, прикоснувшись к чарке своими губами. Потом она уходила в свою комнату, переодевалась в новое платье, пока гость пил, и снова выходила подносить другому гостю, и до тех пор выходила, всякий раз в другом платье, пока всем не поднесет. По окончании потчевания она становилась подле стены, потупив глаза в землю, и каждый из гостей подходил к ней поочередно и целовал в губы…»

Немка-царица Екатерина II иногда также бывала участницей «поцелуйного обряда», встречая почетных гостей. Об этом оставил воспоминания путешественник Ле-Брен. Императрица принимала его в селе Измайлово, и, как пишет автор, «после нескольких разговоров она велела наполнить чашу водкою, и подала из своих рук князю, который, выпив, передал одной из фрейлин. Эта фрейлина вновь наполнила чашу, и государыня подала мне. После подавали вино и, наконец, пиво, но князь, отведав немного пива, отдал фрейлине, ибо пить пиво считалось неприличным…»

Правда, о поцелуе гость умолчал.

Гостьба, как и братчина, не были данью русских тупому и примитивному чревоугодию. Гостьбу еще называли «беседой», имея в виду царившие за столом порядки со степенными разговорами на разные темы и традициями «величания». К гостям могли, к примеру, обратиться с такими вот оригинальными стишками-куплетами:

В Кремле пировали всегда, но с приходом к власти уроженца Кавказа кремлевские застолья приобрели новый оттенок. Пить тут стали по-другому В старину за русским столом не произносилось длинных тостов. «Пью твое здоровье!», «Буди здрав, имярек!» – это русский застольный стандарт прошлых лет. Булгаковский Иван Васильевич Грозный, поднимая стакан «Столичной», возглашает: «Будь здрав, боярин!». И это близко к реальности.

При Сталине в Москву пришла мода на длинные и витиеватые тосты, ставшие непременным атрибутом советского стола. Традиции застольного Кавказа в годы его правления прочно укоренились в сердце России.

Например, традиции осетинские, с их непременными 33 тостами-сперва за Бога, думаю, понятно, почему: сначала было Слово и это Слово было – Бог. Потом – за родителей. За всех сразу, чтобы дети, подростки, юноши, которые присутствуют здесь, учились уважать старших. За братьев и сестер пьют, за гостей, за хозяина дома.

Если ты малопьющий, твое место у самого края, чтобы не мешать застолью. Тамада пьет водку, потом переходит на вино. Потом пьют алаверды, пьют почетный тост.

Пьют и что-то схожее с русским «посошком». Но если у русских «посошок» – только традиционная чарка на прощание, то, скажем, у осетин это сложный нравственно-медицинский механизм определения кондиций гостя. Если тот не в силах принять «посошок», хозяин под любым предлогом задержит его в своем доме, уложит спать, чтобы, не дай Бог, выпивавший у него гость не сбился с пути по дороге домой.

Кстати, пиры кавказца Сталина великолепно описал другой кавказец – Фазиль Искандер в рассказе «Пиры Валтасара».

Почему такое название?

Валтасар – вавилонский царь, сын Навуходоносора. Полчища перса Кира и мидийца Дария стоят у стен его Вавилона. Но что делает властитель города? Пирует Валтасар, а с ним и наложницы его, и жены его, и военачальники, и придворные.

Пируют, славя царя Вавилона.

Захмелев, велит он нести сосуды, похищенные его отцом Навуходоносором из Иерусалимского храма. А сосудов, «золотых и серебряных, медных, железных, деревянных и каменных», было великое множество. Из них и стали пить, славя языческих богов.

И вдруг на стене зала вспыхнули зловещие слова: МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН. Нетрусливого Валтасара сковал страх и «колена его стали биться одно о другое». Вызвал он советника Даниила и велел растолковать эти странные и страшные письмена. И тот растолковал: «мене» – Богом, царь Валтасар, положен конец твоему царству, «текел» – ты взвешен на весах и не весишь ничего, как дух тлетворный, а «упар-син», или «перес», – что царство твое уже разделено между персами и мидийцами, чьи кони ржут под стенами города Вавилона!

Потеряли разум пьяные вавилоняне. Некому было охранить их перед лицом смертельной опасности, чем и воспользовались враги. Войдя в город, они предали смерти тысячи его жителей вместе с пьяным царем Валтасаром, чье имя в одночасье стало нарицательным.

А что сталинские пиры?

«Страшные обеды», называет их Н.С. Хрущев в своих мемуарах. Они, эти обеды, некоторым их участникам выходили боком. Иногда кончались трагично.

Хрущев с тяжелым сердцем вспоминал угощения у Сталина: «Возвращались мы домой к утру, а многим нужно на работу выходить. Я старался поспеть к 10 часам, а в обеденный перерыв пытался поспать, потому что всегда висела угроза: не поспишь, а он вызовет, и будешь потом у него дремать. Для того, кто дремал у Сталина за столом, это кончалось плохо».

Пострадал даже армянин Анастас Микоян. Приглашенный как-то на сталинскую дачу, он, по его словам, туда «ехал… с тяжелым чувством», поскольку знал, что «придется много пить, причем крепкие напитки. Сам «хозяин»… пил понемногу и с интересом наблюдал, как ведут себя и о чем говорят изрядно «набравшиеся» гости. Как-то после очередного тоста, вынужденный осушить целый бокал коньяка, я вышел из столовой и обнаружил рядом небольшую комнату. Там были и умывальник, и диванчик, чем я не преминул воспользоваться. Через час-полтора вышел оттуда почти отрезвевшим, посвежевшим и снова присоединился к гостям. Так продолжалось в течение еще двух-трех вечеринок, пока меня не выследил Берия. Он тут же донес о моей «комнате отдыха» Сталину. Тот подошел ко мне и с нескрываемым раздражением медленно и зло произнес: