Александр Никишин - Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина

Известный историк В.В. Похлебкин утверждал, что красные выиграли в Гражданской войне, так как водку не пили, им не разрешали комиссары, а пили чай. Идеология была превыше всего, а уж тем более превыше водки.

Но так ли это? Вот, к примеру, интересное свидетельство.

«За станцией, перед винными складами, день и ночь ревмя ревела, буйствовала пьяная многотысячная толпа. Солдаты, казаки и вольные недуром ломились в ворота, лезли через кирпичные стены. Во дворе упившиеся не падали – падать было некуда – стояли, подпирая друг друга, качаясь, как гурт скота. Некоторые умудрялись и все-таки падали; их затаптывали насмерть.

В самом помещении пьяные гудели и кишели, будто раки в корзине. Колебался свет стеариновых свечей, на стенах под сетками поблескивали термометры и фильтры. В бродильных чанах спирт-сырец отливал синеватым огнем. Черпали котелками, пригоршнями, картузами, сапогами, а иные, припав, пили, прямо как лошади на водопое. В спирту плавали упущенные шапки, варежки, окурки. На дне самого большого чана был отчетливо виден драгун лейб-гвардии Преображенского полка в шинели, в сапогах со шпорами и с вещевым мешком, перекинутым через голову.

У одного бака выломали медный кран, живительная влага хлынула на цементный пол.

Кругом блаженный смех, объятья, ругань, слезы…

Во дворе жаждущие ревели, подобно львам, с боем ломились в двери, в окна.

– Выходи, кто сыт… Сам нажрался, другому дай!

– Сидят, ровно в гостях.

– Допусти свинью до дерьма, обожрется…

В распахнутом окне третьего этажа стоял, раскачиваясь, старик в рваном полушубке и без шапки. В каждой руке он держал по бутылке – целовал их, прижимал к груди и вопил:

– Вот когда я тебя достал, желанная… Вот оно како с соком…

Старик упал на головы стоящих во дворе, сломал спинной хребеток, но бутылок из рук не выпустил до последнего издыхания.

Из подвального люка вылез хохочущий и мокрый, как мышь, весь в спирте солдат. Грязны у него были только уши да шея, а объеденная спиртом морда была сияюща и красна, будто кусок сырой говядины. Из карманов он вытаскивал бутылки, отшибал у них горлышки, раздавал бутылки направо-налево и визгливо, словно его резали, верещал:

– Пей… Пей… За всех пленных и нас, военных… Хватай на все хвосты, ломай на все корки… Ээ, солдат, солдат, солдатина…

Водку у него расхватали и, жалеючи, стали выталкивать со двора вон.

– Землячок, отойди куда в сторонку, просохни, затопчут…

– Я… Я не пьян.

– А ну, переплюнь через губу!

– Я… я, хе-хе-хе, не умею.

Вытолкали его из давки, и он пошел, выписывая ногами мыслете и подпевая с дребезгом:

Тут драка, там драка: куда летит оторванная штанина, куда – рукав, куда – красная сопля… Сгоряча – под дождем и снегом – шли в реку купаться, тонули. Многих на рельсах подавило. Пьяные, разогнав администрацию и служащих, захватили вокзал и держали его в своих руках трое суток.

Ночью над винными складами взлетел сверкающий серебристый столб пламени… В здании – взрывы, вопли пьяных, яростный и мятежный пляс раскованного огня.

Огромная толпа окружила лютое пожарище и ждала, все сгорит или нет. Один казак не вытерпел и ринулся вперед.

– Куда лезешь? – ухватили его за полы черкески. – Сгоришь…

– Богу я не нужен, а черту не поддамся… Пусти, не сгорю, не березовый! – Оставив в руках держателей черкеску, он кинулся в огонь. Только его и видели…»

Такие вот свидетельства оставили очевидцы.

Распад распропагандированной царской армии, из которой будет потом собираться армия красная, шел на всем протяжении упраздненной фронтовой линии – в Прибалтике, Белоруссии, Украине.

«И повалили полки за полками с турецкого фронта, – писал А.С. Серафимович в романе «Железный поток». – Повалила казацкая конница, шли плотно батальоны пластунов-кубанцев, шли иногородние пехотные полки, погромыхивала конная артиллерия – и все это непрерывающимся потоком к себе на Кубань, в родные станицы, со своим оружием, с припасами, с военным снаряжением, с обозами. А по дороге разбивали водочные заводы, склады, опивались, тонули, горели живьем в выпущенном море спирта, уцелевшие валили к себе в станицы и хутора…»

Зерна большевистских плодов просвещения упали на благодатную почву всеобщей растерянности. Тут же «налетели рабочие из городов, матросы с потопленных кораблей, и от них все вдруг стало ясно, отчетливо: помещики, буржуи, атаманы, царское разжигание ненависти между казаками и иногородними, между всеми народами Кавказа… Заварилась каша весела в марте восемнадцатого года; стали расхлебывать ее, до слез горячую…»

И вот тогда-то «пошли лететь головы с офицеров, и полезли они в мешки и в воду». А ведь еще в 1917-м, если и шел брат на брата, а сосед на соседа, то, как зачастую бывает в России, – под винными парами – и не с шашкой наголо или наганом, а порой – просто – с кулаками или дрекольем.

«Остервенело наваливаются казаки, близко, совсем близко мелькает их цепь, уже заняли окраину садов, мелькают из-за деревьев, из-за плетней, из-за кустов. Залегли шагов с десяток, между цепями. Стихло – берегут солдаты патроны: караулят друг друга. Крутят носами: чуют – несет из казачьей цепи густым сивушным перегаром. Завистливо тянут раздувшиеся ноздри:

– Нажрались, собаки… Эх, кабы достать!..

И вдруг не то возбужденно-радостный, не то по-звериному злобный голос из казачьей цепи:

– Бачь! Та це ж ты, Хвомка!! Ах ты, мать твою крый, боже!..

И сейчас же из-за дерева воззрился говяжьими глазами молодой гололицый казачишка, весь вылез, хоть стреляй в него.

А из солдатской цепи также весь вылез такой же гололицый Хвомка:

– Це ты, Ванька?! Ах ты, мать твою, байстрюк скаженний!..

…Давно ли мальчишками носились вместе верхами на хворостинках, ловили раков в сверкающей Кубани, без конца купались. Давно ли вместе спи-валы с дивчатами ридны украински писни, вместе шли на службу, вместе, окруженные рвущимися в дыму осколками, смертельно бились с турками.

А теперь?

А теперь казачишка закричал:

– Шо ж ты тут робишь, лахудра вонюча?! Спизнался с проклятущими большевиками, бандит голопузый?!

– Хто?! Я бандит?! А ты що ж, куркуль поганый… Батько твий мало драл с народу шкуру с живово и с мертвово… И ты такий же павук!..

– Хто?! Я – павук?! Ось тоби!! – откинул винтовку, размахнулся-рраз!

Сразу у Хвомки нос стал с здоровую грушу. Размахнулся Хвомка-рраз!

– На, собака!

Окривел казак.

Ухватили друг дружку за душу – и ну молотить!

Заревели быками казаки, кинулись с говяжьими глазами в кулаки, и весь сад задохся сивушным духом. Точно охваченные заразой, выскочили солдаты и пошли работать кулаками, о винтовках помину нет, – как не было их.