Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

Небольшие подъезды и чаты, высылаемые на добывание языков, приводили их множество, но ничего верного нельзя было от них добиться. Вести, собранные в походе Чернецким и Стемпковским, не имели важного значения. Оба доносили, что главная казацкая сила стоит под Колодным, в миле от Збаража; что Хмельницкий замышляет бороться выносчивостью и хочет заманить короля в голодные области, которые теперь опустошают огнем и мечом; что хан прибыл 21 числа на казацкие кочевья; что под королевским обозом увивается множество казацких чат с целью добыть языка... Вестей набралось много, но ничего в них положительного не было. Одни были уверены, что Хмельницкий двигается в Украину, что будет все истреблять на своем пути, которым будет преследовать его король. Других смущала мысль, что посполитое рушение обратится в ничто. Если шляхта не пойдет комонником, то ленивым табором никогда не доберется до неприятеля. Если Хмельницкий удалится за Днепр, то вся кампания кончится ничем: ибо посполитаки должны будут вернуться домой, а войско без них будет не в силах идти за Днепр. Были и такие, что ожидали с каждой минутой татар в лагере. Но здесь не было коноплянников, как под Зборовым, где в убежище храбрецов нашли даже брошенные знамена.

Уже первые два дня, проведенные в бездействии под Берестечком, угрожали падением военной дисциплины. Король хотел постановить нечто верное, и вот, в день своих именин, приняв молча подарки от панов (оружие, лошадей, мисюрки, параменники), велел им остаться для совещания. Было решено прождать еще два дня, и если бы не было новых вестей, двинуться к Дубну. Опять возник вопрос о комоннике и ленивом таборе, но остался без разрешения. Было только приказано протрубить в лагере, чтобы войско было готово к выступлению 27 (17) июля.

Между тем подъезд Чернецкого пропадал где-то без вести. Не вернулись и посланные вслед отряды. Дисциплина падала в конец. Неприятель мог появиться внезапно, как под Зборовым. В лагере господствовала болезненная апатия как в умирающем теле и в отжившем свой век государстве.

Когда великий монарх, избранный на царство разбойником среди кичливых полонусов, помогал ему таким образом губить настоящее и будущее Польши, — сам разбойник притаился где-то в пустынях, которые сбросили с себя полувековую работу культурников, как дикарь сбрасывает не пригодную для его примитивного быта одежду, и снова сделались голыми. Было известно, что главные силы страшного в своей таинственности Хмеля стоят между Тернополом и Збаражем, но где находился он сам, сколько у него войска и куда намеревался двинуться, этого не был в состоянии выследить никакой подъезд.

Чтобы скрыть свои силы и планы, Хмельницкий разделил казацкую орду на многолюдные таборы тем способом, каким кочевали в Буджаках татары. Табор отделялся от табора пространством в несколько миль. Жолнеры, наткнувшись на казаков, не знали, что вступили в архипелаг отдельных кочевьев, а Хмельницкий искусным расположением таборов и выбором местности так умел маскировать свою позицию, что нельзя было распознать, что это: отдельный ли корпус главной армии, или же более значительная часть казацкой силы. Если случайно добывали жолнеры языка, то и он им ничего не мог сказать ни об остальном, ни о самом гетмане.

Многолюдные казацкие таборы, обставленные кругом сильными чатами, передвигались по временам с места на место; а за линией чат, их безопасность охраняли тысячи разведчиков, тогда как сам гетман сидел в панских окопах под Збаражем.

Хмельницкий отправил в так называемую Литву часть войска своего с 700 крымцев (число символическое [41] Украинская песенность любила это число. Например: Ой як із низу Дніпра та й до вершини Сім сот річок, ще й чотири. Или: Перебийніс просить немного: Сім сот козаків з собою. И в женской песенности то же самое: Сватав мене попів син, Давав мені волів сім. Или: Сім день молотила, Чех, чех заробила. Или: Чим я в мужа не жона Чим не господиня? Сім день хати не мела, Сміття не носила. ), под начальством киевского полковника Антона Ждановича, и стягивал теперь остальные силы к себе. Сильнейшими отрядами занимал он, по возможности, панское войско и подсылал к нему шпионов, которые притворялись беглецами, обманывали шпионов королевских, туманили их сказками и, разведав обо всем панском лагере, возвращались к своему батьку.

Позиция Хмельницкого была такова, что, не опасаясь нападения со стороны короля, он мог в двои сутки передвинуться под Сокаль, или под Львов. Не позволял он королю ни разделить войска, ни подвинуться далеко вперед. Становищем своим парализовал он неприятеля, мог легко соединиться с татарами, сообщаться с Ракочием и собрать турецкие подкрепления. Наказный полковник Стасенко, состоявший при походной канцелярии Хмельницкого в Збараже, мог, без всякого затруднения, сноситься с целою тучею агентов, разосланных по схизматической и католической Польше для взбунтования черни.

Теперь уже вся, можно сказать, польская Русь, в лице своих полонофобов, находилась в таборах казацкого батька. Среди наплыва черни и в самом войске толпилось множество попов и монахов. В прежние казацкие ополчения на панов ляхов, пойманные по подозрению ляхами паны оправдывались убедительным фактом, что казаки не допускают попа в походные таборы, а в 1621 году, благочестивые киевские «обыватели» напрасно писали к Сагайдачному: «чому бы и нам, покинувши поганские ворожки, же (что) поп на всякую потребу (битву) нещасливый, — положивши на Бога надею, для исповеди и для причастя завше (всегда) своих попов, людей духовных и богобойных, у войску не мети»? [42] Археографический Сборник, I, 255. Теперь три колокола, висевшие на подвижной колокольне, ежедневно сзывали казаков на молитву, а в походной церкви, составленной из множества палаток, отправлялось архиерейское богослужение. Казаки выступали, как воители обобранной, приниженной и поруганной малорусской церкви.

Но творец этой благочестивой новизны, очевидно для всех, терзался какими-то непонятными никому чувствами. Сделав так много, как не сделали казаки со времен царя Наливая, казацкий батько казался теперь чужим собственному делу. Может быть, он лучше кого-либо из казаков понимал, что прочность этого дела основывается не на собственных силах и средствах, — что она зависит от непредвидимых случайностей. Может быть, в тайных счетах с рассудком и совестью, он провидел и такие события, какие сопровождали кончину его старшего сына при его жизни, а младшего — по смерти. Тогда к чему эти кровавые реки, слезы стольких матерей, гибель стольких сирот?

И после своего похода ко Львову и Замостью, после возведения на престол, в насмешку над врагами, худшего из них, после триумфального вступления в Киев, Хмельницкий бывал, что называется, не при себе: то лежал ниц на церковном помосте, то предавался мертвому пьянству. Теперь его болезнь разлада с самим собой усилилась.