Эльвира Ватала - Великие рогоносцы

Словом, возвращаясь к Анне де Плеслё, ей быстрехонько нашли сговорчивого де Брюсса и женили на фаворитке. Договор был честный: брак фиктивный, до ложа супруги мужу дела нет, но прижитых с королем детишек принимай, браток, за своих и за это получишь губернаторство в богатой Бретани, где воровать можно сколько душе угодно и добра наживать. Ну Брюсо, конечно, не только не колеблясь, но даже с радостью ухватился за такое лестное предложение. Жену при людях только в лобик целует, а чаще вообще ее не видит. И все довольны. Приличия соблюдены и могущие появиться королевские дети будут иметь законного отца. Но Анна Плеслё рожать королю детей не торопится. Она интригами занята и ей крайне необходимо не только свое положение фаворитки укрепить, которое у нее Диана Пуатье, состоящая при сыне короля Генрихе II, все время отобрать или ослабить старается, но и некоей политической фигурой стать. И вот она за большие деньги шпионит в пользу испанского короля Карла V, того самого, который когда-то Франциска I в плену держал. Королю об этом доносят: «Так вот и так, мол, ваше величество, Анна не только баснословной цены перстни от испанского короля принимает, но и имеет постоянную пенсию, что уже конечно однозначно свидетельствует о ее шпионской деятельности в пользу Испании». Король только досадливо поморщился. Не скажет же ведь он своим подданным: «Ах, дети мои, я знаю об этом, но моя любовь к Анне так велика и я не могу с ней расстаться, ну абсолютно не могу, что на ее шпионскую деятельность сквозь пальцы смотрю, даже если она маленько по отношению к нам нелояльна».

А она нелояльна не только в отношении дел политических. Но и по постельным делам тоже. Сделав из своего супруга покорного, покладистого рогоносца, она такового же собирается из короля сделать. Да не только собирается, но реально это осуществляет и еще даже над королем посмеивается: «Он ни на что не способен. И делает вид, будто управляет бедной Францией». Королю опять доносят: «Ваше величество, Анна за вашими плечами с разными недостойными мужами амуры крутит, в вашем же дворце, только в своих апартаментах». Король только досадливо поморщился: «Ах, знаю, знаю, но…». И ничего больше сказать не может. Не скажешь же придворным, что, дескать, так вот, мол, и так, дряхл я (не от старости, конечно), немощен и болезнью источён, а молодой темпераментной женщине не всегда это нравится, так будем же снисходительны к этим ее маленьким слабостям. Придворные не унимаются, и один из его министров чуть ли не заставил короля войти к ней в спальню и поймать любовника, как говорится, воочию убедиться, какими это он там упражнениями с Анной Плеслё всю ночь занимается.

Это правда, конечно, что Анна в своих стремлениях к любовным утехам на стороне совсем разошлась. И красивая, и умная, но очень уж безрассудная. В королевском дворце, рядом с покоями короля умудрялась других, кроме короля, любовников принимать. И как нам объясняет одна писательница, поскольку физически король не мог ее буйный темперамент удовлетворить: «Порой она мечтала о том, чтобы ее изнасиловал грубо могучий конюх».

Ну, конюха де Этамп не нашла, а может, в отличие от нашей Елизаветы Петровны не больно-то их запах любила, но взяла себе в любовники капитана гвардейцев, но с фигурой и темпераментом вполне конюху отвечающему. И бурные ночи мадам де Этамп возобновились с новой силой, а угрызения совести совсем задремали из-за немощности короля. Герцогиня де Этамп вообще о Франциске I слишком пренебрежительно отзывалась. Он, дескать, уже ни на что неспособен: разве «делать вид, что управляет несчастной Францией». И вот однажды, только что наша парочка собралась в угоду герцогини любовным насилием заняться, как в покои влетает взбешенный король и застает их на месте преступления. Франциск I — не Генрих IV. Это тот не захотел открыть запасным ключом двери своей возлюбленной Габриэль, к двери которой привел его лояльный министр, убеждая короля застать прелюбодейную парочку на месте преступления.

Генрих с позором убежал от этой двери, изрекая на ходу: «Не открою. А то она еще обидится». Франциск I не только дверь открыл, но он ее чуть с петель не сорвал. Это он потом, по прошествии времени, малость поостынет в ревностном чувстве и будет сквозь пальцы смотреть на всех любовников де Этамп, а сейчас — это новость для короля и новость пренеприятная. Словом, король ворвался в спальню к де Этамп и закричал диким голосом: «Его под стражу!» Потом немного подумал и добавил: «Ишь до чего додумался, к камеристкам герцогини в спальни на ночь хаживать». Словом, поступил по-джентльменски, будто он поймал не любовника своей любовницы, а любовника ее камеристки. Джентльмен-король сразу трех зайцев, как говорится, убил: свою честь и честь своей любовницы спас и ревность свою утешил. Герцогине де Этамп оценить бы, конечно, великодушие короля, простить ему физическую немощность, вызванную застарелым сифилисом, а она совсем распустилась. Не желает сексуальный пост терпеть и все. Ей подавай новых и хорошо физически развитых любовников. Даже собственный муж де Этамп возмутился. Он согласился быть «рогоносцем» короля, но не его придворных. От этого честь его здорово страдала. Сам — безобразный до отвращения. Старый, понурый, угрюмый, лицо оспой изъедено. Де Этамп на своего супруга без отвращения смотреть не могла и так вот одной вдове свое соболезнование по поводу смерти мужа выражала:

«Ох, милочка, сколь вы счастливы в своем положении, ведь не каждой дано овдоветь», — это нам сам Брантом, живший тогда при дворе Франциска I, сообщает. И вот этот страшилище-муж голос подает — поведение своей супруги осуждать берется.

Это еще больше подстегнуло Этамп к любовным утехам, и она начинает почти на глазах короля с удвоенной энергией себе любовников в постель тащить. И даже до кровосмешения дошло. Взяла себе в любовники господина де Шабо, который приходился законным мужем ее родной сестрицы. Словом, уже своего шурина сексуальной страстью омотала по примеру римских граждан, живших со своими братьями, сестрами, дочерьми и даже матерями. Мы уж тут не говорим о матери Нерона Агриппине, которая, чтобы отвратить сына от любовницы Акты, напаивала его до скотского состояния вином и, обнажив свои груди «как булочник сайку», в таком виде явно с однозначными намерениями в спальню к нему входила.

Ничего в Древнем Риме за такое поведение не было. Они были великодушным народом к грехам своих ближних. У них даже гомосексуализм в большом почете был. А лесбиянство и вовсе пороком не считалось. Там так и говорили: «От любви двух женщин друг к другу у мужчин рога не вырастут». Подумаешь, подурачатся малость две бабы — велика беда, что ли? К концу своей жизни Франциск I уж очень снисходительно на любовные делишки Анны де Этамп смотрел, а вот муж ее все больше зверел и постарался месть свою реализовать. Он, когда Франциск I умер, объявил свою жену прелюбодейкой и заточил в тюрьму. Правда, на короткое время. Слишком сильна была власть де Этамп даже после смерти короля, чтобы долго в тюрьме сидеть.