Василий Васильев - И дух наш молод

- Идет восстание, стреляют, льется кровь за революцию, а тут из-за бумажек пристают.

Я с тремя красногвардейцами бросился к входу, но было уже поздно. На какой-то миг часовые, проверяющие пропуска, растерялись, расступились под натиском. И человек 15-20 прорвались в Смольный.

Не прошло и десяти минут, как снова появился Мехоношин. Я ждал крепкого разноса за "непорядки", "прорыв", но Костя, улыбаясь во весь рот, произнес только два слова: "Уже пришел".

"Ильич?! Как он попал в Смольный?" Добрую минуту стою с разинутым от удивления ртом: "По воздуху, что ли?"

Только много лет спустя, знакомясь с воспоминаниями питерского рабочего Э. Рахья, связного ЦК{148}, я узнал, что же на самом деле произошло у главных ворот, как и почему мы просмотрели Ленина.

В свой недавний приезд в Ленинград (в мае 1977 года) я пришел на Сердобольскую улицу. Поднялся на 3-й этаж большого старого дома. Бывшая квартира Маргариты Васильевны Фофановой - последнее подпольное пристанище В. И. Ленина. На столе - план Петрограда. Я представил себе, как внимательно рассматривал карту-план Ильич вечером 24 октября, уже приняв для себя окончательное решение.

"Ушел туда, куда Вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания"{149}.

Записка, составленная по всем правилам конспирации, адресована хозяйке квартиры. Еще днем М. В. Фофанова всячески уговаривала Владимира Ильича не рисковать собой.

По поручению Ленина с его письмом членам ЦК Маргарита Васильевна отправилась в Выборгский райком.

О том, что произошло позже, рассказывает Э. Рахья.

Вечером 24 октября он пришел к Владимиру Ильичу с крайне тревожной вестью: правительство Керенского отдало приказ развести все мосты с тем, чтобы расчленить, изолировать по частям восставших, громить пролетарские районы в одиночку.

Ленин потребовал немедленно отправиться в Смольный, отметая все возражения, уговоры.

- В Смольный! В Смольный!

Шагая майским вечером 1977 года по брусчатке бывшей Сердобольской улицы, я словно увидел тот далекий октябрьский вечер.

Уже прочитано членами ЦК написанное днем письмо Ленина ("Промедление в выступлении смерти подобно"). Уже послан за ним из Смольного связной. А по пустынной улице под моросящим дождем идет вслед за своим провожатым человек. Загримированный, на лоб нахлобучена рабочая кепка, в кармане документы на чужое имя, а у спутника "на всякий случай" - два револьвера и два пропуска в Смольный, заведомо устаревших, недействительных.

О чем думал Ильич, поднимаясь вслед за Рахья на площадку пустого трамвая, снова шагая по застывшим в ожидании затемненным улицам, минуя то красногвардейские - у Литейного моста, то юнкерские патрули?

Пройдут сутки - и телеграф разнесет по всему миру имя этого человека главы первого в истории социалистического правительства.

...Дважды их останавливал юнкерский патруль - пронесло. Подошли к Смольному. "Толпа ожидающих возмущалась невозможностью пройти... Я же, вспоминает Рахья, - возмущался больше всех... негодовал, размахивал в воздухе своими "липовыми" пропусками..."{150}

Рахья кричал впереди стоящим (вот она - "пробка"!), чтобы они не обращали внимания на контроль и проходили: в Смольном разберутся. Цель была достигнута. "По примеру карманников, я устроил давку. В результате контролеры были буквально отброшены. Мы прошли на второй этаж и отправились в одну из комнат Смольного". С этой минуты в комнате № 18 Ленин взял все нити руководства восстанием в свои руки.

С его прибытием работа Военно-революционного комитета закипела, приобрела еще более целеустремленный ритм. Одного за другим вызывал Ильич командиров отрядов Красной гвардии, представителей районов, заводов и воинских частей. Пригласили и меня. Мы пришли вдвоем с командиром отряда путиловцев Сурковым. Разговор состоялся у Н. И. Подвойского. Я не видел Ленина с 4 июля. Как-то непохож, непривычен Владимир Ильич без знакомых рыжеватых усов, бородки. Заметно похудел... И - вроде помолодел. Аккумулятор энергии. В словах, жестах, в голосе с трудом сдерживаемое нетерпение. Представление о Ленине тех дней дает мало известный рисунок карандашом петроградского художника М. Шафрана. Этот портрет ленинский, датированный 25 октября, попался мне совсем недавно на глаза и многое напомнил.

Огромный лоб, глаза, излом бровей - все родное. Но не сразу, не каждый (так, очевидно, было и со мной) узнавал в этом безусом, безбородом человеке Ленина. Случалось - и частенько, что солдаты, красногвардейцы, слушавшие Ильича на митингах весной и летом, теперь тоже не узнавали его.

...Ленин тепло с нами поздоровался и сразу перешел к делу, быстро задавая вопрос за вопросом: состав отряда, настроение красногвардейцев, вооружение, много ли патронов, есть ли гранаты и какую задачу получил отряд. Я сказал, что ядро нашего 2-го Сводного отряда - рабочие Нарвской заставы и матросы флотского экипажа, что большие надежды возлагаем на приданные отряду роты из Литовского полка. Ленин поинтересовался, достаточно ли надежна охрана Смольного. Тут в комнату вошла группа путиловцев. Помню среди них А. Васильева, И. Егорова - председателя Нарвского Совета. Подоспели представители и других районов. Ильич подробно расспрашивал, что делается на местах, мобилизованы ли все силы. Выслушав короткие информации, Ленин потребовал создать подавляющий перевес на каждом участке сражения. Как можно больше инициативы снизу, самодеятельности масс. Главная задача - захват центра. Туда послать самые надежные отряды. Но быстро, слаженно надо действовать и на местах; захватить все мало-мальски важные пункты в районах: почтовые отделения, железнодорожные станции, комиссариаты милиции. Чувствовалось, что мысль и воля Ленина устремлены к самой неотложной, единственной для него в эти часы задаче: во что бы то ни стало, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружить юнкеров. До утра нельзя ждать! Можно потерять все. Решать дело непременно сегодня.

Путиловцы получили особое задание: как можно быстрее собрать пушки. В ближайшие два-три дня завод должен дать революции не менее ста орудий. Впредь формирование красногвардейских отрядов производить только в тех мастерских, которые к пушечному производству отношения не имеют.

В эту ночь все: отряды Красной гвардии, полки, части гарнизона и Балтийский флот - ждали сигнала. И вот наступил долгожданный момент. По требованию вождя революции Военно-революционный комитет дал сигнал{151} к восстанию. Распоряжение-сигнал передавался на заводы, в районы, части по телефону и дублировался связными-мотоциклистами.

Восстание развивалось успешно. Уже в ближайшие часы, даже минуты Временное правительство и штаб округа были в полном смысле парализованы. Они могли распоряжаться только теми силами, которые находились в Зимнем дворце.