Михаил Шевченко - Крепостная Россия. Мудрость народа или произвол власти?

Итак, законодательство XVIII в. смешало в одну крепостную массу крестьян и холопов. Оно влило в нее «гулящих людей», однодворцев и многие другие группы населения. Крепостное право в это время охватило не только сельское хозяйство, но и сферу промышленного производства. В результате рамки крепостничества еще больше раздвинулись, численный состав закрепощенного частновладельческого населения значительно возрос, а эксплуатация его и всякого рода притеснения со стороны помещиков и феодального государства усилились до невиданных размеров. Неизбежным следствием этого явилось резкое обострение в стране классовых противоречий.

Следует подчеркнуть, что никогда в истории феодальной России классовые противоречия не достигали такого накала, как в XVIII в. Наряду с бесчисленным множеством мелких крестьянских бунтов на этот период приходятся такие крупные народные движения, как крестьянские восстания в северо-западных уездах Замосковского края (1705–1704 гг.), восстание в Астрахани (1705–1706 гг.), восстания в Башкирии (1705–1711, 1735–1740 и 1755 гг.), восстание под руководством К. Буланина на Дону, Среднем Поволжье и Слободской Украине (1707–1708 гг.), восстание крестьян в Кричевском старостве в Белоруссии (1740 – 1743 гг.), массовые волнения приписных крестьян на Урале (1760–1764 гг.), наконец, грандиозная крестьянская война под предводительством Е. Пугачева, бушевавшая с 1773 по 1775 г. и охватившая значительную часть территории страны. Можно сказать, что эта война синтезировала все классовые противоречия России того времени. В ней участвовали казаки, крестьяне, работные люди Урала, угнетенные национальные меньшинства Поволжья. Это было подлинно народное движение, наиболее крупная из крестьянских войн в истории феодальной Европы.

Разумеется, крепостным крестьянам нелегко было начать открытое восстание: помещики, их приказчики и представители царской администрации на местах зорко следили за ними и при малейшем неповиновении расправлялись с виновными самым жестким образом. Вследствие этого крестьяне не всегда решались на открытое сопротивление. Чаще всего они пассивно выражали свой протест, одной из наиболее распространенных форм которого по-прежнему оставались побеги. Не случайно поэтому сыск и возвращение беглых при Петре I и его преемниках, как и в предшествующее время, оставался основным вопросом правительственного законодательства о крестьянах. Только за первую четверть XVIII в. было издано 46 указов, направленных на преследование и возврат беглецов. Этими указами значительно повышались штрафы за прием и укрывательство убежавших крепостных, устанавливалась полная конфискация имений подговорщиков и укрывателей в пользу пострадавших владельцев, каторга и даже смертная казнь. Дело доходило до того, что некоторые помещики, опасаясь наказания, топили в прудах, озерах и реках скрывавшихся у них беглых крестьян. В 1722 г. вышло правительственное распоряжение, чтобы владельцы имений, а в их отсутствие священники и приказчики, при отпуске крестьян на сторонние заработки в обязательном порядке выдавали им «прокормежные письма». Эти «письма» должны были служить непосредственным удостоверением того, что нанимающийся на работу крестьянин – не беглый. «Прокормежные письма» являлись зародышем паспортной системы, введенной правительственным указом в 1724 г. С того времени крестьянам категорически запрещалось отлучаться из имений без письменного дозволения их владельцев; понятие о беглом человеке теперь полностью слилось с понятием о человеке беспаспортном.

Паспортная система, несомненно, облегчила помещикам и царской администрации поиск беглых. Однако, затрудняя перемещение крестьян, их отход на сторонние заработки, она этим самым задерживала формирование рынка рабочей силы, в которой остро нуждалось развивающееся мануфактурное производство.

Грозные предписания правительственных указов и распоряжений нередко приводились в исполнение. Но так как беглых принимали и скрывали у себя преимущественно богатые феодалы, лица, власть имущие, то борьба с ними не давала правительству желаемого результата. И. Посошков в свое время удачно заметил, что суровые меры оказывали действие «токмо на одних маломочных людей», а для влиятельных феодалов они имели ничтожное значение: «старых не отдадут, а вновь кто к ним придет принимать будут». Да и правительство действовало не всегда последовательно и твердо. Иногда оно само покрывало бегство крестьян к «сильным людям», а также на дворцовые земли и в украинные города, о чем уже говорилось выше. Зная виды правительства, местная администрация, особенно воеводы южных пограничных городов в свою очередь смотрели сквозь пальцы на запись в службу пришельцев, относительно вольного происхождения которых можно было сильно усомниться. Вот почему число беглых непрерывно росло. По данным первой ревизии, их официально значилось 198 876 душ[280]. В конечном итоге правительство Петра I вынуждено было признать тщетность всех своих репрессивных мер и в 1723 г. издало указ, которым повелевалось чтобы все беглые крестьяне оставались на тех местах, где их застанет этот указ. Таким образом, прежняя правительственная политика в вопросе о беглых и их укрывательстве потерпела полнейшее банкротство. Узаконив совершившиеся ранее беззакония, верховная власть одним ударом разрубила тот гордиев узел, в который запутаны были в прошлом многочисленные тяжбы о беглых. Этим самым она расчистила себе путь для борьбы с крестьянскими побегами в будущем.

Как и следовало ожидать, эффект от такой меры оказался более чем призрачным. Вместо одного разрубленного узла при преемниках Петра 1 завязалось много других. Волны беглецов, спасавшихся от невыносимого крепостного гнета, с нарастающей силой продолжали катиться по необъятным просторам русской земли. Перевалив через Уральский хребет, они достигли в это время Восточной Сибири и даже Камчатки. Причем, если одни крепостные крестьяне пытались найти лучшую долю в пределах своей страны, преимущественно на ее окраинах, то и другие убегали за границу, в Финляндию и особенно в Польшу. Согласно сведениям, содержащимся в наказах дворян в «Комиссию об Уложении» 1767–1768 г., из одной только Смоленской губернии скрывалось тогда в Польше более 50 тыс. русских и белорусских крестьян, убежавших от своих владельцев[281]. В поисках выхода из тупика правительство вновь и вновь издавало запретительные указы, устанавливая суровые меры наказания как беглецам, так и их укрывателям. Чтобы пресечь бегство крепостных за пределы России, по всей ее западной границе были размещены заградительные отряды. Время от времени в Польшу скрытно посылались специальные воинские команды для ловли и возвращения перебежчиков с их семьями и имуществом. Наряду с политикой «кнута» по отношению к беглым крепостным преемники Петра I широко применяли и тактику «пряника». Особыми манифестами они объявляли о «милостивом прощении беглецам их вины» и «дарованию» ряда льгот при условии возвращения на родину. В этом отношении чрезвычайно характерным является манифест от 13 мая 1763 г., изданный правительством Екатерины II. Он разрешал беглым крестьянам, возвратившимся нз Польши, селиться в государственных и дворцовых селах с освобождением на 3–5 лет от всяких податей и работ. «Пострадавшим» помещикам в таких случаях либо выплачивалась стоимость возвратившихся беглых, либо они зачислялись им за рекрутов[282]. Однако нельзя было одолеть неодолимое. В конце концов преемникам Петра I приходилось считаться с существующим фактом и, как это уже случалось не раз, оставлять беглых там, где они поселились.