Михаил Шевченко - Крепостная Россия. Мудрость народа или произвол власти?

Во второй половине XVIII и особенно в первой половине XIX в. помещики, подталкиваемые неудержимой силой экономического развития страны, все больше и больше вовлекались в орбиту товарных отношении. Пытаясь извлечь из принадлежавших им поместий максимум денежного дохода, они начали интенсивно производить хлеб и другие сельскохозяйственные продукты специально для продажи. Дворянский публицист славянофил А.И. Кошелев перед реформой 1861 г. писал: «Прежде хлеба у помещиков производилось гораздо меньше, чем ныне, и из этого количества большую часть поедали дворня да собаки; теперь же почти веcь хлеб идет в продажу и хлебные отвозы – повинность для крестьян крайне тяжелая – утроились и учетверились»[287]. Необходимо подчеркнуть, что рост товарности дворянских поместий, все большее вовлечение их в рыночные отношения подрывало присущую феодальной системе натуральную основу хозяйства и являлось одним из наглядных признаков ее упадка. В.И. Ленин в работе «Развитие капитализма в России» писал: «Производство хлеба помещиками на продажу, особенно развившееся в последнее время существования крепостного права, было уже предвестником распадения старого режима»[288].

Рост товарности дворянских имений в плодородных губерниях сопровождался непомерным расширением барской запашки. При этом помещики не считались ни с чем: более богатые из них захватывали землю у своих слабых соседей, вторгались на территорию казенной деревни. Под барскую запашку поднимались вековые степи и луга, вырубались леса, расчищались кустарники и т. д. Однако главным источником расширения барской запашки являлись надельные участки крепостного населения. Как правило, чем плодороднее была земля в той или иной местности, тем больше помещики отрезали ее у крестьян. В результате этого ко времени реформы 1861 г. во многих имениях черноземных губерний значительная часть крестьянской надельной земли перешла в руки дворян. Нередко наделы крестьян были совершенно недостаточны для удовлетворения даже минимальных продовольственных потребностей, не говоря уже о различных податях и оброках, взимавшихся с крепостных масс казной и дворянами. Например, в Воронежской губернии помещик В.И. Русанов оставил крестьянам села Васильевского (Землянский уезд) всего по 0,93 дес. на ревизскую душу. В с. Ксизово, принадлежавшем помещику Задаского уезда М.В. Бехтееву, крестьянский надел равнялся 0,9 дес. Душевой надел крепостных крестьян с. Горки– имения помещицы Воронежского уезда О.К. Дмитриевой, не превышал 0,86 дес. Помещица Т. Ростуновская сократила наделы крестьян хутора Олений Кут (Новохоперский уезд) до 0,7 дес. на ревизскую душу[289].

В безудержном стремлении к расширению собственной запашки помещики плодородных губерний широко практиковали перевод крепостного населения из разряда крестьян в группу дворовых людей, насильственно отрывая их от земли и лишая всех средств производства.

Численность дворовых людей особенно резко возросла в конце 50-х гг. XIX в., когда помещики стали ясно понимать необходимость наделения крестьян землей при их освобождении от крепостного права. Так, по данным 9-й ревизии (1850 – 1851 гг.) в России числилось дворовых людей 519 417 душ мужск. пола, а по 10-й ревизии (1858 – 1859 гг.) – 723 725 душ мужск. Пола[290]. Самое значительное количество дворовых оказалось у мелкопоместных дворян, которые пытались выжать из принадлежавших им крепостных максимум возможного. Например, в Воронежской губернии процент дворовых в мелкопоместных имениях в 1858 г. достиг 62,8, тогда как в целом по губернии он составлял 12,6[291].

Есть основание утверждать, что подавляющая часть крепостных, показанных по 10-й ревизии дворовыми, состояла из месячников. Последние не имели никаких средств производства и обязаны были ежедневно работать на барщине за полуголодный продовольственный паек, выдававшийся обычно помесячно. Об этом говорят факты. Например, 25 сентября 1861 г. мировой посредник Землянского уезда доносил в Воронежское губернское по крестьянским делам присутствие, что в его участке находится «очень много имений, где нет крестьян, а числятся по ревизии одни дворовые»[292]. У помещика Тулубьева в слободе Писаревке Острогожского уезда было 106 ревизских душ дворовых. Причем никто из них не имел ни усадьбы, ни пашни; все они работали на барщине, получая от своего владельца скудное месячное содержание. У помещиков того же уезда Фирсовых все дворовые – 371 ревизская душа – стояли на пашне. В слободах Нижняя Лубянка и Волоконовка, принадлежавших помещице Бирюченского уезда Синельниковой, 24 тягла дворовых отбывали барщину в форме месячины[293].

Увеличение количества дворовых людей и распространение месячины, стоявшей на рубеже между крепостным состоянием и рабством, было ярким показателем глубокого кризиса феодального хозяйства. В.И. Ленин, характеризуя это хозяйство, неоднократно подчеркивал, что одним из условий его существования являлось наделение крестьян землей, с чем, собственно, и была связана обязанность последних уплачивать ренту помещику. «Для получения дохода (т. е. прибавочного продукта), – писал он, – крепостник-помещик должен иметь на своей земле крестьянина, обладающего наделом, инвентарем, скотом. Безземельный, безлошадный, бесхозяйный крестьянин – негодный объект для крепостнической эксплуатации»[294]. Следовательно, насильственно лишая непосредственных производителей-крестьян средств производства, перечисляя их в разряд дворовых и месячников, помещики вольно или невольно подрывали самую основу крепостного строя.

В то время как землепользование крепостных масс быстро сокращалось, их повинности в пользу помещиков непрерывно возрастали и усложнялись. Преобладающей формой эксплуатации крестьян была барщина. По сведениям, собранным дворянскими губернскими комитетами, непосредственно перед реформой 1861 г. барщину отбывали свыше 70 % всего крепостного частновладельческого крестьянства России. Больше всего барщина была распространена в Черноземном центре страны, на Украине, в литовских и белорусских губерниях.

На последнем этапе существования крепостного права барщина стала прямо-таки невыносимой. Крестьяне, отбывавшие эту повинность, были совершенно лишены самостоятельности. Их жизнь подвергалась постоянному вмешательству и мелочной регламентации со стороны феодалов. В 1840-х гг. один из корреспондентов Вольного экономического общества писал: «Итак барщина, отнимающая возможность у бедного выйти~ из бедности, у зажиточного разбогатеть, у человека, одаренного каким-нибудь особенным талантом, развить талант этот, у промышленника заниматься своим промыслом, действует на всех крестьян подобно медленному яду, убивающему и тело и душу»[295].