Александр Голубев - «Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг.

Однако при всей важности того факта, что термин «фашизм» существовал и даже активно воспроизводился в массовом сознании советского общества задолго до 1933 г., необходимо учитывать, что именно с Германией это понятие не связывалось по крайней мере до начала 1930-х гг., когда, наряду с ситуацией на Дальнем Востоке, события в Германии стали вызывать особый интерес. Так, уже в 1930 г. М.М. Пришвин был уверен, что «новая история будет история борьбы фашизма с коммунизмом» {462} 462 Пришвин М. М. Дневники. 1930–1931… С. 261. .

Приход фашистов к власти в январе 1933 г., хотя и не сразу, привел к изменениям в двусторонних советско-германских отношениях и к серьезным корректировкам в советской пропаганде, которая постепенно стала принимать все более антинацистский (а объективно в некоторой степени и антигерманский) характер {463} 463 Так, в начале 1930-х годов ситуация в Германии становится ведущей темой для советской политической карикатуры. См.: Голубев А. В. Межвоенная Европа глазами советской карикатуры// Европа. 2003. Т. 3. № 3 (8). С. 125–169. О позиции советского руководства см. подробнее: Голубев А. В. Запад глазами советского руководства в 1930-е годы // Россия XXI. 1997. № 11–12. С. 114–132. . Антифашистская направленность пропаганды вызывала определенный отклик у части советского общества, прежде всего интеллигенции {464} 464 Подробнее см.: Голубев А. В. Советская интеллигенция и внешний мир: уроки 1930-х годов // Интеллигенция в условиях общественной нестабильности. М., 1996. С. 120–131. . В частности особые опасения вызывала антисемитская политика гитлеровцев, их расовые теории, а также стремление к захвату «жизненного пространства» (впрочем, последнее многие воспринимали как чисто теоретические рассуждения, не придавая им особого значения) {465} 465 См.: Россия и Запад. Формирование внешнеполитических стереотипов российского общества первой половины XX в. М, 1998. С. 95, 149, 159–160. .

Конечно, для значительной части советских граждан ни «рост фашистской угрозы», ни «предательство германских социал-фашистов», ни даже приход Гитлера к власти почти не представляли интереса, как, впрочем, и другие международные сюжеты. «Несмотря на важность событий в Германии, захват власти Гитлером, террор рабочего движения, гонения на компартию, захват редакции и т. д. среди студентов кормофака [51] Имеется в виду кормовой факультет Вологодского молочно-хозяйственного института. разговоров и дебатов не было», — говорится в справке Вологодского ОГПУ. И далее приводится комментарий одного из студентов по поводу поражения германских коммунистов: «Иностранные рабочие не такие дураки, чтобы завоевать голодную свободу, как у нас» {466} 466 ВОАНПИ. Ф. 1858. Оп. 2. Д. 303. Л. 71, 74. .

Тем не менее усилия пропаганды начали приносить плоды. Постепенно в массовом сознании формировалось представление о Германии как основном источнике военной угрозы. Комментируя первомайский военный парад 1934 г., сотрудник Омского художественно-педагогического техникума Н.С. Таланкин сделал следующий вывод: «Этим демонстрируется наша сила в виду внешней опасности, чтобы наши обыватели не думали, что наше внешнеполитическое положение плохо, в том смысле, что нам-де не справиться с двойной военной опасностью — с Японией и Германией» {467} 467 ЦДНИОО. Ф. 14. Оп. 2. Л- 61. Л. 210. .

Подобные высказывания встречались все чаще. Так, священник из Челябинской области А.Л. Селиверстов в феврале 1935 г. уверял: «Да все равно им [коммунистам — авт.] не сдобровать, они ждут угрозы с востока, а их накроют с запада и охватят со всех сторон, тогда узнают как крестьян душить и из сельниц последнюю муку выгребать» {468} 468 ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 1. Д. 250. Л. 89. . [52] Характерно, что за это высказывание Селиверстов был арестован по статье 58 пункт 8 УК РСФСР. В данном пункте речь шла о «совершении террористических актов, направленных против представителей Советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций и участие в выполнении таких актов». А калужский техник М.В. Константинов весной 1936 г. по поводу занятия Германией Рейнской зоны предсказывал: «Сейчас в Японии и Германии серьезные дела творятся. Если Германия нападет на Францию, нам придется ей [Франции — авт.] помогать, если только не найдут наши каких-либо причин уклониться от этого. А все-таки неплохо было бы померяться силой, ведь у нас теперь вооружение поставлено хорошо» {469} 469 ГАКО. Ф. 8. Оп. 3. Д. 26. Л. 4. .

Даже такое событие, как высылка из Ленинграда после убийства С.М. Кирова «классово чуждых элементов», воспринималось многими представителями интеллигенции в контексте надвигающейся фашистской угрозы. Студенты Амосов и Буев, в частности, утверждали: «Это вызвано объявлением воинской повинности в Германии и желанием Соввласти превратить Ленинград в военную крепость». Составители информационной сводки сочли нужным подчеркнуть, «что последнее мнение далеко не единичного порядка». Действительно, примерно то же самое говорил инженер завода «Электрик» и др. А сотрудник «Гипротруда» инженер Лебедев делал еще более далеко идущие выводы из происходящего: «Теперь мы живем не в ту пору, когда сгоряча отвечали на индивидуальный террор — массовым террором. Теперь как будто все начинания “плановые”, и последние мероприятия имеют в виду, очевидно, события в Германии: на случай войны насытить тыл сведущими людьми» {470} 470 ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Д. 2714. Оп. 5. Д. 2714. Л. 59, 81, 96. .

Вместе с тем, приход фашистов к власти расценивался в стране неоднозначно. В частности, многие представители интеллигенции, как отмечалось в материалах ОГПУ, «с интересом и одобрением» следили за политикой Гитлера, как накануне его прихода к власти, так и в первые годы существования «тысячелетнего рейха».

В этой среде нередко звучали сомнения в достоверности того, о чем писали советские газеты или говорили в своих выступлениях партийные деятели. Так, свердловская учительница немецкого языка М.Е. Козопасова, в 1920–1925 гг. жившая в Германии и поддерживавшая переписку с немецкими знакомыми, по словам директора школы, в 1936–1937 гг. высказывала «неумеренно восторженные мнения о Германии», возмущалась тем, что советский журнал на немецком языке «имеет нахальство» писать, что дети безработных в Германии голодают: «Хотела бы я посмотреть хотя бы на одного голодающего ребенка в Германии» {471} 471 ЦДООСО. Ф. 161. Оп. 6. Д. 289. Л. 144. .

В сводке Омского горкома партии, посвященной итогам проработки закрытого письма ЦК ВКП(б) по поводу убийства С.М. Кирова в феврале 1935 г., отмечалось, что среди студентов Омского института сельского хозяйства идут такие разговоры: «В СССР тяжело живется большинству, и никто еще не доказал, что при германском фашизме хуже, чем при нашей пролетарской диктатуре» {472} 472 ЦДНИОО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 243. Л. 5. .