Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

В этот период, когда и в просвещенном русском обществе доминировало представление об общности судеб России и Европы, «Дух журналов» также не раз пытался интерпретировать требования «духа нынешнего времени». В статье «Как судить о всеобщих смятениях в Европе» говорилось, что дух настоящего времени – это «дух преобразования», который «затеял […] суматоху во всей почти Европе». «В Испании либералесы требуют восстановления кортесов, что почти то же значит, как и парламентов, или конституционного правления. Во Франции либеральные требуют того же, ибо, хотя и есть там хартия и конституционное правление, но более на бумаге […]. В немецких государствах […] разнородные партии в одном между собою согласны, а именно – в желании конституции для всех областей. […] Теперь мы знаем, – заключал автор, – в чем состоит дух нашего времени – в потребности законоположительного правления или конституции» 72.

Другая статья «Духа журналов», озаглавленная «Гений XIX века», также утверждала, что «дух времени господствует один и тот же во всех христианских государствах», и этот дух времени воплощен в требовании «владычества законов – коренных, неизменных, определяющих права и обязанности каждого, […] при которых самовластие места иметь не может». Дух времени требует «Государственного Уложения» и его «природных блюстителей», т. е. народных представителей, – определенно заявлял автор этой статьи 73. Дух настоящего времени, говорилось в том же журнале, – «не самый злой дух: ибо с ним Великобритания несколько веков процветала, а Северо-Американские Соединенные области сему же духу обязаны своими чудесными успехами» 74.

Развитию новой политической лексики, потребность в которой диктовалась особыми принципами устройства части Российской империи, способствовали переводы законодательных документов и речей Александра I. П. А. Вяземский, занимавшийся этими переводами, вспоминал, что «многие слова политического значения, выражения чисто конституционные были нововведениями в русском изложении» 75. По поводу перевода ряда французских конституционных терминов Вяземский советовался в письмах с Н. М. Карамзиным 76. Так, не имели аналогов в русском языке слова constitution и liberal. На их переводе как « государственное уложение» и « законносвободный» настоял сам Александр I. Выражение « законносвободный», распространившееся после варшавской речи императора, должно было, видимо, отражать основной принцип классического политического либерализма – свободу, ограниченную законом, – и в то же время не допускать ненужных коннотаций, связанных с употреблением французского слова liberal, поскольку понятие «либеральность» бытовало в то время в русском обществе как синоним прогрессивных и даже революционных настроений. О том, насколько новая лексика повлияла на политическое мышление передовых кругов русского общества, свидетельствует высказывание Вяземского, утверждавшего, что после речи Александра I всё в России заговорило «языком законносвободным » 11.

Польская конституция 1815 г. стала материалом для проекта конституционного преобразования всей Российской империи. С опытом польского конституционализма была тесно связана работа над Государственной Уставной грамотой, которая началась в Варшаве в канцелярии Н.Н. Новосильцева (при участии его сотрудников И. И. Пешар-Дешана и П. А. Вяземского) после успешного завершения первого сейма в 1818 г. Этот неосуществленный проект российской конституции, не раз бывший предметом исследования историков русской общественной и государственноправовой мысли 78, не только содержал прямые заимствования из польской конституции, представляя собой ее переработку применительно ко всей империи. Он находился в непосредственной зависимости от польской политики Александра I, являлся ее логическим завершением и попыткой реализовать конституционные и парламентские идеи, примирив одновременно интересы русского и польского общества.

История создания Государственной Уставной грамоты известна в основном благодаря сообщениям П. А. Вяземского, занимавшегося переложением на русский язык французского текста, который составлял П. И. Пешар-Дешан. Работа велась в глубокой тайне. Обнародован окончательный текст был во время польского восстания 1830-1831 гг. Тогда он оказался случайно обнаруженным в Варшаве среди бумаг Н. Н. Новосильцева и летом 1831 г. был издан отдельной брошюрой польским революционным правительством.

Историко-юридический анализ Уставной грамоты подтверждает, что основным источником проекта общероссийской конституции являлась польская хартия 1815 г. Очевидно, что авторы Уставной грамоты руководствовались общим политическим заданием – сохранять как можно больше сходства общеимперской конституции с польской. Налицо формальное соответствие Уставной грамоты польской хартии – повторение ее структуры, копирование ряда разделов. Налицо и следование основным принципам государственного устройства Королевства Польского: разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную, независимость их друг от друга, равенство всех граждан перед законом, провозглашение основных гражданских свобод – слова, вероисповедания (правда, православная религия признавалась господствующей, а политическое и гражданское равноправие было предусмотрено только для христиан), неприкосновенность личности, свобода печати.

Сохранение принципиального сходства не мешало, однако, Н. Н. Новосильцеву внести в Уставную грамоту существенные изменения. Так, проект российской конституции, в противоположность конституции польской и большинству других конституционных актов начала XIX в., переносил принцип государственного суверенитета с народа на государя. Это должно было обеспечить проникновение царской власти во все сферы государственной жизни. Переработаны были многие отдельные положения – например, касающиеся реализации принципа народного представительства, структуры судебной власти и пр. Так, если согласно польской хартии члены нижней палаты сейма избирались непосредственно народом, то по русскому проекту избранные народом лица становились лишь кандидатами в депутаты нижней палаты общероссийского парламента. Окончательный отбор ее членов оставался за монархом.

Но основным отличием Уставной грамоты от польской конституционной хартии было то, что положения, касающиеся государства унитарного, были переработаны для применения к государству федеративному. Уставная грамота предусматривала деление Российской империи на наместничества с собственными органами народного представительства – наместническими сеймами. Структура власти в наместничестве повторяла в миниатюре общегосударственную систему власти. Таким образом, Российская империя должна была быть преобразована на федералистских основах 79. Однако федерализм в данном случае призван был служить не разобщению, а дальнейшему сплочению империи. Поскольку по Уставной грамоте все наместнические округа становились подобными уже существовавшим в составе империи конституционным образованиям, то с ее введением должны были отпасть резкие границы между конституционными Королевством Польским и Великим Княжеством Финляндским, с одной стороны, и самодержавной империей, с другой. Эти государства должны были бы войти в состав единой, но федеративной России в качестве наместнических округов. Так Александр I пошел бы навстречу пожеланиям русского общества. Русские, как и поляки, пользовались бы благами конституции, а Королевство Польское потеряло бы свое исключительное положение, превратившись в один из округов Российской империи.