Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Подобные риторические фигуры, которые усвоила и польская сторона, стали в эти годы частью официоза. В польской публицистике появились новые клише – апелляции к «великому русскому народу», адресованные к нему обращения: «братья», «побратимы», «единоплеменники». Комментарии по поводу образования Королевства Польского сопровождались славянофильскими лозунгами. Говорилось о том, что судьбы поляков связаны отныне с «предназначением народа-побратима» 95, подчеркивалось, что «новым бытием» они обязаны «северной державе» 96. В «Гимне Богу», написанном по случаю опубликования письма Александра I к Т. Островскому, Польша вверялась опеке россиян: «Пусть бесстрашное племя славян-побратимов отныне защищает земли несчастной Польши» 97. Идеи племенного единства и общности исторического предназначения поляков и русских, союз которых сулит счастливую будущность, развивал в речи по случаю провозглашения Королевства Польского Т.Вавжецкий 98. Сочиненная А. Фелиньским в 1816 г., к годовщине образования нового польского государства, песня «Boże, coś Polskę» («Боже, Ты, который Польшу…»), которая задумывалась как королевский гимн, а впоследствии стала восприниматься как гимн национальный, прославляла Александра I за то, что он «объединил славные битвами друг с другом два братских народа» ".

Предпринимались и практические попытки сдружить представителей обоих народов. Так, первое время Александр I возлагал особые надежды на смешанные польско-русские масонские ложи. Ведь недаром «Конституция Джеймса Андерсона» 1723 г., служившая общепринятым уставом масонства, гласила, что никакие национальные или иные личные распри не должны вноситься в дверь ложи, ибо вольные каменщики исповедуют только всеобщую религию и принадлежат ко всяким народам, наречиям или языкам. Дух масонского братства должен был, по мысли императора, способствовать сплочению образованной части польского и русского общества. Русские офицеры, охотно вступавшие в зарубежные ложи во время заграничных походов российской армии, приобщались и к польскому масонству. Поляки же стремились извлечь из присутствия русских в польских масонских ложах определенные политические выгоды. Согласно составленному в канцелярии великого князя Константина 9 августа 1822 г. «Именному списку гг. генералитет[у], штаб и обер-офицерам российских войск и классным Военного ведомства чиновникам, которые объявили себя принадлежащими к масонским ложам с обязательством впредь в них не вступать», в польских ложах состояли 35 российских подданных, служивших в Варшаве, а о своей непричастности к масонским организациям заявили 302 человека 100. Составление списка было связано с запретом в 1822 г. масонских лож и иных тайных организаций в России и Королевстве Польском. Таким образом, поощрительная политика в отношении масонства оказалась кратковременной.

Другим объектом политики сплочения народов была армия. Уже с момента занятия русскими войсками территории Княжества Варшавского российское командование получило установку – препятствовать стычкам солдат с местным населением, пытаться завоевать расположение поляков, видя в них не неприятелей, а возможных будущих подданных императора. Военные должны были обходиться с поляками «как с друзьями и братьями». Польский генерал К. Колачковский вспоминал, что в 1814 г. комендант Познани И. А. Вельяминов строгими приказами предупреждал ссоры и столкновения и даже «сквозь пальцы смотрел на то, что кто-то из русских получал тумака» 101. Руководство Временного верховного совета послушно следовало воле императора, желавшего восстановить мир между двумя народами. Политика Ланского из-за этого вызвала даже неудовольствие русских, находившихся в Княжестве Варшавском. Командующий российской Резервной армией Д. И. Лобанов-Ростовский укорял его за «явное и подобострастное угождение полякам» 102.

По замыслу Александра I и великого князя Константина сама организация армии в Королевстве Польском должна была способствовать объединению русских и поляков: ведь им предстояло сражаться с общими врагами. Оставляя в Варшаве русский гвардейский отряд, великий князь в 1815 г. приказал прикомандировать к каждому польскому кавалерийскому и пехотному полку по несколько русских офицеров, нижних чинов и рядовых, с тем чтобы они демонстрировали «весь обряд службы, какой заведен в частях российской лейб-гвардии». В другом приказе 1815 г. строжайше предписывалось, чтобы «польское войско и русский гвардейский отряд, оставшийся в Варшаве, оказывали друг другу поддержку и чтобы послушание было взаимным, как между русским и поляком, так и между поляком и русским» 103. Польскому командному составу предписывалось научиться понимать команды, отдаваемые на русском языке 104, но преобладания этого языка в армии не было. Во время общих учений команды отдавались на русском и польском языках в зависимости от национального состава присутствовавших на учении подразделений. Сам Константин Павлович постепенно овладел польским и стал писать приказы на этом языке.

Неоднократно реорганизуя структуру Польской армии и русского отряда в Варшаве, великий князь, очевидно, не забывал об идее слияния двух народов: русские полки были соединены им с польскими в единые подразделения высшего порядка, причем командовали этими объединенными бригадами и дивизиями и польские, и русские генералы. Так, в 1817– 1821 гг. из трех русских гвардейских кавалерийских полков – Уланского Его Высочества, Подольского кирасирского, Гродненского гусарского – и польского Конно-егерского полка была образована варшавская гвардейская кавалерийская дивизия, командовал которой польский генерал 3. Курчатовский. В 1821 г. лейб-гвардии Литовский и Волынский полки вошли в состав сводной гвардейской дивизии, причем любимый цесаревичем Литовский полк был соединен в одну бригаду с польским гренадерским полком. Командовал этой бригадой польский генерал Ф. Жимирский, в то время как дивизионным командиром был русский генерал Б. X. Рихтер. С этого времени и до начала восстания 1830 г. солдаты Литовского полка размещались в казармах на одном дворе с польскими. Высшие военные власти не делали никакого различия между чинами обеих армий. Действовали общие для всех правила субординации: проезжая через польский город, русский офицер обязан был явиться к военному руководству – командиру русского или польского подразделения.

В польских военных училищах, готовивших нижних чинов, русские (находившиеся там, правда, в подавляющем меньшинстве) учились вместе с поляками. Доходило до того, что, как вспоминал учившийся в 1826-1830 гг. в Школе подхорунжих пехоты Н.П. Макаров, до 1827 г. православных юнкеров по праздникам водили в костёл вместе с католиками 105. М. Максимович вспоминал о службе в основанном в 1826 г. сводном учебном батальоне, в котором польские офицеры и унтер-офицеры командовали солдатами из русских полков 106. Подобное смешение, служившее объединительным целям, создало крайне запутанную и драматичную ситуацию при начале Ноябрьского восстания 1830 г., когда польские военные подразделения стали переходить на сторону повстанцев, а русские пытались сплотиться и противодействовать им.