Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

В действительности конституция не была ни тем, ни другим. Согласно решениям Венского конгресса, конституционная система управления должна была быть установлена на всех польских землях в том виде, как это «сочтут удобным» монархи трех держав, и в соответствии «с духом польской нации». То есть ни о каких ограничениях власти российского императора, как и других государей, разделивших польские земли, не было и речи, а само понятие конституции подразумевало только законодательную систему, определявшую государственный и политический строй страны, а также основные права подданных. Конституция 1815 г. была «дарована» императором-королем, приобретшим этот статус прежде издания конституции и, следовательно, независимо от нее. В конституции нигде не говорилось о ее неизменности, поэтому, имея право издать ее без чьей-либо санкции, царь мог и изменить ее по своему усмотрению, что подтверждалось его правом дополнения конституции посредством Органических статутов. Наконец, ни постановления Венского конгресса, ни сама конституция не содержали правовых оснований для пересмотра положения о «связи на вечные времена» Королевства Польского и России или о характере такой связи.

Разумеется, приведенными аргументами, на которые опирались царские чиновники, дипломаты и юристы, не опровергаются правовые концепции польского освободительного движения. Сопоставление тех и других только доказывает историческую ограниченность и имманентно присущую правовым системам классовую односторонность норм права, которые, будучи по существу внутренне противоречивы, по своей форме должны исключать двоякое толкование. Альтернативная трактовка польской конституции свидетельствует, что она в универсальной законодательной форме по существу воплощала волю господствующей силы, каковой по отношению к Польше и выступала Россия. Поэтому для историка нормы права могут служить только свидетельством и отражением исторической реальности, своеобразным историческим источником, но ни в коем случае не основанием для суждений и оценок.

Вопрос об определении в конституции 1815 г. характера связей Королевства с Россией рассматривали видные польские историки права. Высказанные ими оценки положены в основу современной государственно-правовой характеристики конституционного статуса Королевства Польского 1815-1830 гг. в его отношении к Российской империи. С.Кутшеба в начале XX в. писал, что постановления Венского конгресса «отдавали Королевство Польское под власть российского императора и его наследников на российском престоле. Царь устанавливал администрацию Королевства и определял его территорию, как считал удобным. Конституция была объявлена узлом, которым Королевство навечно было связано с Россией» 40. А.Айненкель, который в начале XXI в. охарактеризовал определенную в конституции связь России и Польши как «персонально-предметную унию», писал в 1989 г., что «по Конституции Королевство Польское провозглашалось суверенным национальным государством [со всеми присущими атрибутами. – Б. Н.) […]. Королевство было конституционным государством во главе с монархом (российским императором) самодержавным, абсолютным и не подлежащим конституционной ответственности, которую нес министр, контрассигновавший акты короля (императора)» 41.

Вслед за определением статуса Королевства Польского как субъекта государственного права в Конституции Королевства Польского 1815 г. были зафиксированы фундаментальные права подданных. Этому был посвящен второй раздел «Общие гарантии». Он открывался определением статуса вероисповеданий. Как и в «Основах конституции Королевства Польского», здесь было конституционно установлено господствующее положение католической церкви при свободе иных христианских конфессий и предоставление епископам представительства в Сенате.

Конституция провозглашала, что все подданные, вне зависимости от сословной принадлежности, находятся под защитой закона. Однако этим формально подтверждалось сохранение сословий и их неравноправное положение. Конституция предоставляла подданным гражданские свободы, в том числе свободу печати (ст. 16). В конституции также подтверждалась старинная шляхетская привилегия, согласно которой никто из подданных не мог быть подвергнут аресту и заключению иначе как по приговору суда (ст. 18). Теперь формально эта норма распространялась и на представителей других сословий. В то же время это традиционное для польского законодательства право было записано в конституции в иной формулировке: «Никого не позволим подвергнуть заключению». Это изменение, как оказалось, не было сугубо стилистическим. Царь присваивал себе таким способом право разрешить или не разрешить арест без санкции суда. Впоследствии этим правом иногда пользовался наместник. Другим, как оказалось, существенным изъятием по сравнению с правовыми нормами шляхетской Речи Посполитой стало исключение права осужденного отбывать наказание только на территории Королевства Польского. Оно было установлено в XVIII в., дабы отнять у монархов из династии Веттинов возможность отправлять своих осужденных противников в Саксонию, в замок Кёнигштайн. Теперь русские цари получали право содержать польских заключенных в России.

В соответствии с духом Нового времени в конституцию были включены положения о праве частной собственности, которая была объявлена «священной и неприкосновенной». При этом в конституции предусматривалось, что если общественные нужды потребуют перевода частного владения в общественное достояние, то такой перевод проводился бы только в случаях, строго определенных законом, и за справедливое и предварительно уплаченное вознаграждение в установленном законодательством порядке. Эти нормы и ныне расцениваются юридической наукой как необходимая гарантия права собственности 42. Однако с исторической точки зрения эти новеллы конституции 1815 г. отнюдь не выглядят ни универсальными, ни демократическими, принимая во внимание, что подавляющее большинство населения Королевства Польского – крестьянство и городские низы – было лишено собственности. К собственникам относились только шляхтичи-землевладельцы и узкий слой (также в значительной части шляхетский) собственников городской недвижимости, именно их «священные и неприкосновенные» права защищала конституция. Таким образом, под видом охраны права собственности скрывалась старая дворянская привилегия, шляхетское право исключительной сословной монополии владения землей. Защищая шляхетское землевладение от угрозы экспроприации, законодатель не только имел в виду практику российских и прусских властей того времени, под разными предлогами прибегавших на захваченных землях Речи Посполитой к конфискации или секвестру некоторых шляхетских владений, но, прежде всего, страшился революционного разрешения крестьянского вопроса. В революционную эпоху эта опасность, несомненно, осознавалась дворянством европейских стран, что и стало побудительным мотивом для проведения целого ряда крестьянских реформ в первой половине XIX в. Осознавала угрозу революционного уничтожения дворянской собственности на землю и польская шляхта, памятуя о якобинских декретах эпохи Великой французской революции, волны которой докатились и до польских земель в виде «польского якобинства» в еще совсем недавние времена восстания Т. Костюшко. Однако на практике законодательно определенное конституцией 1815 г. отчуждение частных земель для общественных нужд выглядело несколько иначе, нежели это следовало из буквы конституции. Согласно «установленному законом порядку», такой перевод осуществлялся на основании указа императора (или наместника) по представлению правительства 43.