Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Таким образом, провозглашая «национальный характер» Королевства Польского, конституция 1815 г. в действительности закрепляла его шляхетский характер, подтверждала шляхетские сословные привилегии и политическое господство шляхты во всех областях. С этой точки зрения можно рассматривать и все другие установленные конституцией «национальные права», такие как право на занятие исключительно поляками всех общественных должностей и использование в общественной жизни и в администрации только польского языка. Эти нормы призваны были дополнительно подчеркнуть «отделенность» Королевства Польского от России. Правда, как в реальности, так и согласно конституции, правом подлинного участия в администрации и в общественной жизни в подавляющем большинстве обладали дворяне, в некоторой степени – городские верхи и разночинцы, и практически его были лишены демократические слои городского и сельского населения.

Раздел третий «О Правительстве» был посвящен организации государственной власти Королевства Польского и роли в ней короля – государя. Хотя в «Основах конституции» и в Конституции Королевства Польского 1815 г. в качестве конституционной нормы и провозглашался принцип разделения властей, сформулирован он был весьма туманно. Как писал С. Кутшеба, «теоретически в конституции был заложен принцип разделения властей, однако он не получил в ней конкретного воплощения» 45. Отмеченная неопределенность эта была двоякого рода. Во-первых, техническая передача административных, законодательных и судебных функций отдельным специализированным учреждениям была присуща системам государственного управления практически всех государств Нового времени, в том числе и шляхетской Речи Посполитой, и Российской империи XVIII в. В этом смысле конституция 1815 г. не содержала ничего существенно нового. Во-вторых, функциональное разделение государственных учреждений отнюдь не означало разделения властей (в собственном значении этой нормы публичного права), то есть властей, независимых одна от другой и обладавших полномочиями равного уровня. Конституцией 1815 г. разделения властей в этом значении установлено не было. Такой подход был несовместим с верховными правами императора (польского короля) в законодательной, исполнительной и судебной сферах государственного управления Королевства Польского. Введенные конституционные нормы призваны были только ограничить возможный произвол отдельных учреждений государственного аппарата, и не более того. Они никак не затрагивали нераздельность государственной власти в ее основе. Это касалось и общих положений о разделении властей, и в особенности конституционных норм, регулирующих полномочия, структуру и функции органов государственной власти, первенство среди которых принадлежало Правительству Королевства Польского.

В основном законе 1815 г. была повторена формула конституции Княжества Варшавского: «Правительство состоит в особе короля». Тем самым два других чина прежней Речи Посполитой (Сенат и Сейм) если и не лишались статуса органов государственной власти, то явно утрачивали равноправие с правительством. «Особа короля, – говорилось в конституции 1815 г. далее, – священна и неприкосновенна». Это положение конституции представляло собой новеллу польского государственного права. Основанием для нее послужил статус Александра I как русского царя и правящего монарха наследственной династии в Королевстве Польском 46. Однако подобного определения государя в русском праве не существовало 47 [17].

Конституционная норма «священности и неприкосновенности» монарха основывалась, вероятно, на принципах Реставрации и возникла, чтобы не допустить впредь юридических оснований для свержения государя и революционного суда над ним. В русской юриспруденции положение о неприкосновенности царя могло быть связано только с вынесенным Верховным уголовным судом в 1826 г. приговором декабристам, главным обвинением в отношении которых было покушение на цареубийство, и с последующим законодательством об императорской фамилии. Неприкосновенность короля как норма польской конституции могла также вытекать из постановлений Четырехлетнего сейма об уничтожении права конфедерации и из Конституции 3 мая 1791 года. Согласно ей король обладал иммунитетом от политической ответственности, которая возлагалась на правительство («Стражу законов»).

Конституция Королевства Польского 1815 г. относила к исключительным правам польского короля (он же российский император) все военные дела, включая объявление войны и заключение мира. Армия Королевства Польского была полностью подчинена российскому императору (как королю польскому), который мог ввести в Польшу русские войска, а польские – в Россию. Использование царем польских войск, согласно конституции, ограничивалось пределами Европы. В Польской армии, как и во всех государственных учреждениях Королевства Польского, сохранялась польская система чинов, польский язык. Все должности в армии должны были занимать только поляки. После оглашения конституции Войску польскому были переданы боевые знамена с изображением белого орла на красном поле. Иных государственных символов на знаменах не допускалось 48. Осуществление царской политики в отношении Польской армии возлагалось на великого князя Константина, который полностью сосредоточил в своих руках руководство войсками. В этих условиях значение Правительственной военной комиссии Королевства было минимальным, а сама комиссия играла сугубо декоративную роль.

Помимо военных дел, к прерогативам российского императора конституция относила распоряжение доходами Королевства Польского (король сам утверждал государственный бюджет), назначение на все административные должности, пожалование достоинством сенатора и номинацию на сан епископа. Король обладал правом помилования, а также возведения в шляхетское достоинство (право нобилитации), пожалования титула и еще целым рядом прерогатив. Он располагал широким кругом других властных полномочий, а в области законодательства имел право в дополнение к конституции издавать Органические статуты и утверждать принятые сеймом законы.

Конституция устанавливала, что актом обретения королем трона является его коронация в столице. Однако точного определения, какой именно город является столицей Королевства Польского, в ней не содержалось. Эта неопределенность послужила впоследствии поводом для коллизии, когда вступивший в 1825 г. на российский престол Николай I не сразу согласился короноваться в Варшаве, настаивая, что Петербург является столицей и для Королевства Польского.

В конституции 1815 г. принципиальным противоречием в определении полномочий короля было, с одной стороны, признание его статуса абсолютного монарха, «даровавшего» конституцию, а с другой – установление неких пределов (хотя весьма условных и никоим образом не ограничивавших королевской власти) монарших прерогатив и полномочий. Оно возникло вовсе не из-за редакционных погрешностей в формулировке тех или иных статей конституции и отнюдь не было сугубо польским явлением, так как проявлялось повсеместно, всюду где, согласно правовым воззрениям эпохи Просвещения, провозглашался принцип верховенства закона. Со всей очевидностью это противоречие нашло выражение и в России в связи с конституционными проектами в период царствования Александра I, например, в проекте М. М. Сперанского. Причина такой антиномии состояла в несовместимости абсолютизма (хотя бы и просвещенного) с конституционными формами государственного управления. Это вполне определенно отразилось в государственном устройстве Королевства Польского 1815-1830 гг. и в его конституции. Включение в ее третий раздел части «О короле» формально делало польского государя конституционным монархом. Однако конституция провозглашала, что за свои действия король не несет конституционной ответственности. Внешне эта форма была заимствована из Конституции 3 мая 1791 г., но принципиально отличалась от нее по существу. По конституции 1791 г. свободный от ответственности король не обладал никакими реальными полномочиями. Тогда вся власть в шляхетской республике была сосредоточена в сейме – в им назначенном и перед ним ответственном правительстве. Единственной функцией короля в то время оставались «добрые дела», а следовательно, не могло быть и ответственности монарха. Напротив, в государственном устройстве Королевства Польского по конституции 1815 г. положение было принципиально иным. От ответственности освобождался монарх, обладавший практически неограниченной властью. Чтобы хотя бы по видимости разрешить это противоречие, в конституции была установлена норма, согласно которой все указы и повеления государя подлежали контрассигнации одного из министров, на которого и возлагалась ответственность за принятое решение. Законодатель исходил из того, что министр может отказаться подписать неправомерное распоряжение короля и будет обязан дать отчет сейму за принятое постановление. Своеобразной гарантией могло бы послужить и то, что в этом случае королевские повеления будут даны в Варшаве, где работают министры и где распоряжения монарха могут быть соответственно контрассигнованы.