Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Телеграмма Литвинова с изложением «решения инстанции» была отправлена в Париж 20 августа. Одновременно дополнительной телеграммой нарком поручал Довгалевскому внести добавление к французской редакции заключительного протокола пакта с Румынией – «каковые споры настоящим договором не затрагиваются» [1147]. Судя по опубликованному фрагменту телеграммы, к тому времени в НКИД стало известно, что на Кэ д’Орсэ пришли к заключению о чрезмерности предложенных Леже 10 августа уступок. «Вторая формула Леже» от 23 августа упоминала, как и формула Залеского от 14 июля, о территории, находящейся под властью Румынии (хотя вместо sous l’autorité значилось sous l’administration) [1148], и, таким образом, существенно расходилось с предшествующим вариантом, который советские вожди были готовы признать «базой для соглашения». Противоречие между констатацией территориального спора и признанием контроля Румынии над Бессарабией, изгнанное было из текста пакта, теперь вводилось в прилагаемый к нему протокол.

В течение следующей недели юридическим советником парижского полпредства был выработана новая редакция заключительного протокола, получившая одобрение Генерального секретаря МИД Франции («формула Дашкевича с поправкой Леже»). Тезис о том, что «существующие территориальные споры» не могут стать мотивом нарушения обязательств сторон по договору ненападения, получил в ней подробное развитие [1149]. 1 сентября МИД Франции направил румынскому правительству запрос о приемлемости для него этого «продукта совместного изучения» [1150]. Оно отклонило этот вариант как идущий вразрез с «той внутренней политической линией, которую ведет румынское правительство». «Румыния, однако, готова возобновить переговоры до 20-го [сентября. – Авт. ] и договорилась с полковником Беком, в бытность его в Бухаресте, о формуле, которая максимально идет навстречу нашим пожеланиям», – передавал сообщение Леже временный поверенный в делах СССР по Франции. Леже оставалось констатировать, что его неофициальное посредничество закончилось неудачей и эта миссия вновь переходит к полякам [1151].

Третья («парижская») фаза переговоров о советско-румынском договоре ненападения не привела, таким образом, к преодолению возникшего в Риге тупика и перспектива возобновления прямых контактов между представителями СССР и Румынии [1152]вновь отдалилась.

25 августа 1932 г.

Опросом членов Политбюро

112/68. – О желдорконференции в Латвии.

Разрешить командировать т. Апсит А.К. (помощник начальника сектора Транспорта и снижения накладных расходов НКВТ) в Латвию для участия в советско-германско-латвийской Международной железнодорожно-грузовой конференции.

Протокол № 113 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.8.1932. – РГАСПИ . Ф. 17. Оп. 162. Д. 13. Л. 23.

В 1932 г. проблема обеспечения советского транзита через страны Северо-Восточной Европы приобрела повышенную значимость. Одним из средств сокращения валютных расходов на транзит грузов (и, одновременно, корректировки политических взаимоотношений в треугольнике Берлин-Варшава-Каунас) Москва считала перевод грузов с польского направления на иные маршруты [1153]. По сравнению с 1931 г. в 1932 г. НКВТ удалось сократить советские транзитные железнодорожные перевозки с Германией, Голландией и Бельгией через «третьи страны» (прежде всего через Польшу) на 73 %, при общем уменьшении грузооборота на 19,3 % [1154]. С возникающими в этой связи комбинациями и был, по всей видимости, связан созыв этой железнодорожной конференции.

До лета 1932 г. СССР являлся участником тройственной железнодорожной конвенции с участием Латвии и Эстонии, тогда как соответствующие соглашения СССР с Финляндией, Польшей, Литвой и Германией являлись двусторонними. 11 июля 1932 г. опросом секретарей ЦК было рассмотрено обращение НКПС о разрешении командировки И.Д. Умрихина и С.М. Журкина в Ригу на открывающуюся 17 июля 12-ю конференцию по делам прямого советско-латвийско-эстонского железнодорожного сообщения. Наиболее важным из вопросов, которые должны были быть рассмотрены на конференции, являлся вопрос о расторжении тройственной советско-латвийско-эстонской железнодорожной конвенции и разделении прямого советско-латвийско-эстонского сообщения на три самостоятельных сообщения. В качестве причин НКПС в своем обращении в ЦК ВКП(б) указывал следующие: 1) невозможность договориться о прямом грузовом тарифе, предоставляющем льготы советским торговым организациям по сравнению с действующим ломаным тарифом; разрыв конвенции будет способствовать тому, что в ходе конкурентной борьбы советским железным дорогам удастся привлечь на себя дополнительные грузы, и 2) необходимость провести конференцию до заключения торгового договора с Латвией, так как результат работ конференции окажет влияние на ход переговоров о договоре. Расторжение соглашения должно было превратить латвийские и эстонские железные дороги в конкурентов, которые стали бы бороться за привлечение советских грузов [1155].

С учетом того, что проблемы заключения нового советско-латвийского торгового договора и снижения тарифов на транзит советских грузов через Латвию в Мемель оставались нерешенными [1156], трехсторонняя советско-германско-латвийская конференция не имела серьезных шансов на успех. Сведений о том, что на конференции предполагалось пересмотреть условия соглашения о Советско-Балтийско-Среднеевропейском сообщении, а также о самом проведении этой конференции нами, не обнаружено.

16 сентября 1932 г.

18. – О заключении нового торгового соглашения с Латвией (т.т. Розенгольц, Карахан, Стомоняков).

Делегации по ведению переговоров о заключении нового торгового договора с Латвией руководствоваться следующими директивами:

а) общая сумма наших заказов не должна превышать 5 млн. руб.;

б) в основу положить принцип эквивалентного торгового баланса;

в) транзит в размере 150–200 тыс. тонн при условии заключения выгодного тарифного соглашения и

г) по вопросу о с.х. продуктах – поторговаться и, в крайнем случае, пойти на то, чтобы они составляли 50 % от общей суммы наших покупок.

Выписки посланы: т.т. Розенгольцу, Стомонякову.

Протокол № 116 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 16.9.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 13. Л. 98.

Вопрос был внесен в Политбюро наркомом внешней торговли А.П. Розенгольцем без согласования с членом Коллегии НКИД Б.С. Стомоняковым [1157], назначенным месяцем ранее главой советской делегации на переговорах с Латвией [1158]. Нарком Литвинов был поглощен женевскими переговорами (прибыв на неделю в Москву, 15 сентября он вновь выехал в Женеву), его первый заместитель находился в отпуске, сам Стомоняков вернулся из него 10 сентября (вместо 2-го); поэтому к рассмотрению вопроса о торговле с Латвией был привлечен и.о. наркома Карахан, не имевший, вероятно, самостоятельных взглядов на ведение переговоров. Б.С. Стомоняков склонялся к занятию на них жесткой позиции, с тем, чтобы в ходе их добиться от Риги крупных политических и экономических уступок. Эти расчеты строились на хозяйственных трудностях Латвии и возможности распада правительственной коалиции, поддерживающей премьер-министра Маргиса Скуенека (возможный приход к власти К. Ульманиса Стомонякова «не радовал», поскольку семилетний опыт ведения дел показал ему, что Ульманису решительно ни в чем нельзя верить, это «самый ненадежный из всех латвийских политиков», готовый «обманывать самым бессовестным образом») [1159]. Руководитель советской делегации не забывал об указаниях Генерального секретаря на заседании Политбюро 23 апреля добиться принятия правительством Латвии мер против организаций белогвардейцев, периодических изданий и т. н. «рижских корреспондентов», информация которых о Советской России служила источником для появления в зарубежной печати неприятных Москве слухов и предположений [1160]. Известно также, что весной 1932 г. Стомоняков предлагал принять в качестве основы для переговоров более скромные показатели объемов закупок и транзита, чем внесенные НКВТ [1161].