Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Развитие событий в Германии тревожило Ригу. В сентябре 1933 г. эти тревоги оказались достаточно сильными, чтобы латвийское правительство отказалось от занимаемой ранее принципиальной установки в вопросе об обмене военными атташе и развитии связей в военной области с СССР, а именно, что Москва должна сделать первый шаг навстречу. Латвийский посланник Бильманис в середине сентября в беседе с бывшим полпредом в Риге И.Л. Лоренцом сделал предложение о возможности прилета в Москву латвийской эскадрильи. Глава Наркоминдела немедленно обратился с запиской к секретарю ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичу в срочном порядке рассмотреть вопрос на Политбюро. Литвинов предлагал, учитывая заинтересованность СССР «в приближении к нам Латвии и в частности в установлении связи с латвийской армией», неофициально ответить посланнику, что необходимо официальное предложение, на которое будет дан положительный ответ. Нарком считал, что вполне возможен и ответный визит советской эскадрильи; единственное «возражение против этого предложения, – писал он, – я вижу в том, что прилет латвийской эскадрильи мог бы дать повод и другим государствам обратиться к нам с аналогичными предложениями», но они могут быть отклонены ссылкой на позднее время года [1288].

В переписке НКИД с полпредством в Риге возможность активизации военно-политических отношений с Латвией путем обмена визитами эскадрилий не обсуждалась. В начале ноября 1933 г. НКИД, получив от латвийской стороны официальное предложение об обмене военными атташе, настойчиво обращался к Ворошилову с просьбой ускорить решение данного вопроса, мотивируя это тем, что «в связи с начавшимся процессом фашизации Латвии» «политическое влияние латвийской армии в ближайшее время вырастет еще больше», в силу чего необходимо укреплять с ней связи [1289].

По погодным и техническим условиям [1290]подготовка визита не могла быть осуществлена ранее весны следующего года. Вероятно, он так и не состоялся, как и дебатировавшиеся в Москве планы продажи Латвии некоторых видов оружия и военного снаряжения.

29 сентября 1933 г.

Решение Политбюро.

32/140. – О польской выставке живописи.

Подтвердить прежнее решение. Не возражать против организации выставки в Ленинграде при желании поляков.

Выписка послана: т. Литвинову.

Протокол № 146 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.10.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 15. Л. 77.

Успех советского раздела на Венецианской художественной выставке (1932 г.) подтолкнул ВОКС к организации выставок советского изобразительного искусства в нескольких европейских столицах [1291]. 14 февраля 1933 г. первый секретарь полпредства СССР и уполномоченный ВОКС в Варшаве Б.Н. Николаев достиг соглашения с представителями Института пропаганды искусства Вл. Скочилясом и Ст. Возницким об организации «обменных выставок» советского искусства в Варшаве и польского искусства в Москве. Выставка советского изобразительного искусства была открыта в Институте 4 марта, на организацию польской выставки отводился один год [1292]. Спустя месяц Б.С. Стомоняков от имени НКИД направил на имя Секретаря ЦК ВКП(б) Кагановича официальное письмо, в котором поддерживалась просьба ВОКС разрешить проведение в Москве выставки польского искусства [1293]. По этому запросу было принято положительное решение (вероятно, санкция была дана без рассмотрения Секретариатом, Оргбюро или Политбюро, что объясняет отсутствие точной ссылки на это решение в протоколе ПБ).

Вскоре планы культурного обмена были расширены. 25 марта выставка в Варшаве была преобразована в экспозицию произведений художников и графиков Советской Украины (составлявших часть советской коллекции, привезенной из Венеции). Это позволяло польской стороне рассчитывать на устройство аналогичной польской выставки в столице УССР. По договоренности проф. Яроцкого с руководителями ВОКС обменная выставка польской живописи, скульптуры и графики должна была быть организована как в Москве (в октябре 1933 г.), так и в Харькове и Киеве (с 15 мая по 15 июня); затем проведение выставки на Украине было перенесено на осень 1933 г. [1294]Однако летом 1933 г. в советском руководстве обострились опасения относительно подрывной деятельности Польши на Советской Украине в связи с развернутой по указанию Москвы кампанией против «правонационалистического уклона» и его идейного вдохновителя – члена Политбюро КП(б)У, наркома просвещения УССР М. Скрыпника. Самоубийство Скрыпника 7 июля 1933 г. внесло новый трагический элемент в изменение положения на Украине. В июне-июле 1933 г. Кремль сигнализировал польским руководителям, что критерием оценки искренности польской политики в отношении СССР и Германии будет служить для него отношение Варшавы к мерам по консолидации Советской Украины [1295].

Пока же советские вожди (вероятно, с учетом пожеланий ЦК КП(б)У) решили приостановить планы культурного сотрудничества между УССР и Польшей. В конце июля руководство харьковского отделения ВОКС сообщило секретарю польской миссии С. Забелло о невозможности устроить выставку польского искусства из-за нехватки помещений [1296]. Вслед за этим в первой половине августа 1933 г. «инстанцией» были даны «директивы», из которых вытекал «отказ в организации польской выставки в Харькове» «в связи с событиями на Украине» [1297]. (Возможно, эти указания появились в итоге беседы Сталина с заведующим Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) и руководящим сотрудником IV Управления Штаба РККА – бывшим военным атташе в Польше 4 августа 1933 г.) [1298]По согласованию с НКИД Бюро Правления ВОКС отменило свое прежнее решение об устройстве в Харькове экспозиции польского искусства [1299].

В первой половине сентября представитель СНК УССР М.П. Любченко и уполномоченный НКИД в Харькове С.И. Бродовский сообщили генеральному консулу Каршо-Седлевскому об окончательном отказе в устройстве польской выставки в Харькове и Киеве, как и прежде мотивируя его «нехваткой помещений». Польские дипломаты полагали, что за этим отказом «почти наверняка кроются опасения перед пропагандистским эффектом выставки и связанных с нею торжеств», на которых симпатия к Польше украинской интеллигенции могла бы проявиться «слишком ярко». Анализ поведения харьковских властей привел Каршо-Седлевского к убеждению, что в подавлении национального украинского духа они натолкнулись на большие трудности и потому, с одной стороны, стремятся предельно сократить общение представителей Польши с местной интеллигенцией и даже чиновниками, а с другой – намерены исключить любые мероприятия, ставящие под сомнение тезис о враждебном отношении Польши к Советской Украине. Поэтому планы посланника Ю. Лукасевича совершить поездку в Харьков и Киев в связи с предполагаемой выставкой не ослабляли, а, скорее, усиливали сопротивление проведению там выставки польского искусства [1300].