Михаил Колесов - От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции

Революционный вождь — есть образец понимания долга. По словам Х. Марти «настоящий человек не ищет, где лучше живется, — он ищет, где его долг». Нужно уметь проводить различие между безответственными мечтателями и проницательными первопроходцами, которых не устраивает то, что есть, и которые стремятся к тому, как должно быть. Замечательно сформулировал свое понимание долга Фидель Кастро: «тот, кто заглянул в самые глубины вселенной и увидел бурлящие народы, сгорающие и истекающие кровью в мастерской веков, — тот знает, что будущее — и тут не может быть исключений — на стороне тех, кто знает свой долг».

В революционное движение вливаются различные потоки недовольных существующим положением дел. Мотивы недовольства могут быть самыми различными, от мелких обид до драматических и, даже, трагических обстоятельств. Но в этом кипящем котле человеческого горя и возмущения есть нечто такое, что всеми ощущается одинаково, что всех скрепляет как цемент — это торжество справедливости. В порядке уточнения заметим, что индивидуально справедливость, конечно, понимается специфически, но, и все же, это наиболее доступное собирательное название, способное объединить воедино всех недовольных, словно начал действовать закон политической гравитации. Отсюда следует, что вождями становятся только те личности, для которых понятие справедливости не пустой звук, и, что еще важнее, умеющие пользоваться понятием справедливости, как инструментом воздействия на народные массы. Не случайно Э. Че Гевара в своем завещании детям отмечал: «будьте всегда способными самим глубоким образом чувствовать любую несправедливость, совершаемую, где бы то ни было в мире. Это самая прекрасная черта революционера…»

Для вождя немаловажно оставаться в глазах сторонников честным, искренним, правдивым человеком. Как никто это понимал Фидель Кастро. «Говорить правду, — отмечал он, — первейший долг каждого революционера. Обманывать народ, пробуждая в нем иллюзии, всегда чревато наихудшими последствиями, и я думаю, что народ надо настораживать против излишнего оптимизма».

Революция — есть порыв, высокие устремления, всплеск благородного негодования и т. д., что в совокупности означает эмоционально–чувственное отношение к действительности. Но каким бы чувствительным и темпераментным не был латиноамериканец, у него тоже есть голова, он, как и все люди способен к адекватному рациональному анализу революционного процесса. В этой связи интеллектуальный дар вождя имеет непреходящее значение. Не ставя под сомнение интеллектуальные способности Фиделя, Че, Сальвадора Альенде, все же выскажу свое субъективное мнение. На меня, исходя из приведенных в книге материалов, наибольшее впечатление произвели умственные способности Аугусто Сандино и Омара Торрихоса.

Фигура вождя в системе революционной идеологии и практики представляется центральной. Она цементирует организацию, здесь сходятся все нити напряженной работы — интеллектуальной, политической, военной. Огромная вера в вождя питает революцию, не дает ей угаснуть. Латиноамериканцы есть взрослые дети, они не склонны скрывать своих чувств, они нуждаются и в любви, и в ненависти. Они искренне ненавидят своих врагов, они искренне обожают своих вождей.

По мере ознакомления с «Записками…» я вновь пережил чувство этического дуализма и бинарность сознания по поводу феномена революции. В самом деле, как не восторгаться величественными образами С. Боливара, А. Сандино, Ф. Кастро, К. Сьенфуэгоса, Э. Че Гевары, О. Торрихоса и других героев, посвятивших все свои силы, талант и саму жизнь делу революции.

Но нельзя, читая «Записки» о революционных мечтах партизанских вождей, не поймать себя на мысли о том, что я уже об этом где–то слышал. И не откуда–то из далече доносятся весьма похожие мысли, раздумья, мечтания. Они напоминают мне мою собственную, некогда Большую страну в тот драматичный момент ее истории, когда она явила миру самую Великую и самую трагическую революцию.

Попытаемся заглянуть в истоки процесса, именуемого революцией. Теперь уже не глазами латиноамериканца (изнутри), а предпримем попытку посмотреть на него как бы со стороны, т. е. менее эмоционально, и более взвешенно. Очевидно, ему должно предшествовать некое общественное состояние неудовольствия существующим положением вещей. Недовольство означает, что в обществе что–то не так. Однако, недовольство недовольством, а революция — это нечто совершенно иное. Люди могут испытывать недовольство в отношении того или иного аспекта — крестьяне в отношении цен на сельскохозяйственную продукцию, рабочие в связи с низкой зарплатой или ввиду безработицы, интеллигенция по поводу недостатка свободы, бизнесмены в отношении коррупции, и т. д. однако, если не существует определенной организации, способной сфокусировать их недовольство, то, скорее всего оно ни к чему не приведет. Беспорядки и волнения сами по себе не влекут к падению режима; для того, чтобы это произошло, абсолютно необходима организационная работа. В отсутствии организационных альтернатив сопротивление чаще всего выражается в форме апатии и безразличия. Недовольство может привести к насилию — уличным беспорядкам и забастовкам — однако без организации до революции дело не дойдет. Как же возникают такие организации? Кто их создает? Здесь нам не обойтись без выяснения роли такого структурного элемента общества как интеллигенция.

Интеллигенты практически везде выражают недовольство существующим положением вещей. Бытует расхожее мнение, что интеллигенция имеет призвание быть оппозицией к существующей власти. Быть интеллигентом и быть приверженцем власти — признак дурного тона. Это объясняется тем, что представители интеллигенции имеют хорошее образование, знакомы с широким спектром социальных теорий, многие из которых носят утопический характер. Университетская профессура, журналисты, юристы, деятели культуры и искусства и другие, кто имеет дело с идеями, зачастую испытывают профессиональный интерес к критике системы. Если бы все представлялись в полном порядке, тогда бы не о чем было говорить или писать. Интеллигенты, как правило, не бедные люди, однако редко бывают богачами. Отсюда — они склонны без симпатии относиться к тем, кто лучше обеспечен материально, но не столь умен как они — к бизнесменам и правительственным чиновникам.

Подобные факторы предрасполагают некоторых интеллигентов — но ни в коей мере не всех и даже не большинство из них — к развитию в себе того, что можно было бы назвать «революционной верой» в то, что имеющаяся общественная система может быть заменена чем–то гораздо лучшим и совершенным. На наш взгляд, революции начинаются, прежде всего, с такого «горения в умах людей». Простой народ, простые рабочие и крестьяне редко проявляют интерес к абстрактным идеологиям интеллигентов; они стремятся лишь к улучшению своего материального положения. Однако именно идеалистические убеждения интеллигенции представляют революционным движениям тот цемент, который скрепляет их вместе, те цели, на которые они направлены, а также прослойку их руководителей.