Валерий Шамбаров - Иван Грозный против «Пятой колонны». Иуды Русского царства

Он выбрал тактику, которая уже показала свою эффективность. Приказал днепровским и донским казакам продолжать нападения на Крым. А сам использовал их удары для дипломатического давления. Потребовал от хана мириться, угрожая ему: «Видишь, что война с Россией уже не есть чистая прибыль. Мы узнали путь в твою землю…» Но следует отметить еще одно обстоятельство. Царь даже не сумел официально отменить поход! Его советники и воеводы опирались на постановление Боярской думы, и по закону получалось, что Иван Васильевич не может перечеркнуть это постановление! В течение лета, как признавал Курбский, приближенные наседали на монарха, снова и снова «царю стужали и советовали: или бы сам потщился идти, или бы войско великое послал». А ему пришлось уклоняться, просто спускать операцию на тормозах.

Дотянул до осени, и тут-то выяснилось – дипломатические комбинации Адашева обернулись чрезвычайными неприятностями! Перемирие на полгода очень пригодилось врагам нашей страны. Магистр Ливонского ордена Кеттлер сумел провести обстоятельные переговоры с Литвой, 31 августа 1559 г. был подписан договор о переходе Ливонии в «клиентелу и протекцию» Сигизмунда II. Причем магистр согласился на гораздо большие уступки Литве, чем требовал от него царь! Отдал «в залог» королю шесть крепостей, а за услуги по защите своей страны обещал после войны выплатить невероятную сумму в 700 тыс. гульденов. Но деньги надеялись добыть за счет трофеев. Литва и Ливония готовились не обороняться, а наступать! Одним из пунктов договора они обязались «по-братски» разделить будущие завоевания в России!

Германский император успел за время перемирия созвать сейм. Подвластные ему князья и города выделили Ливонии 100 тыс. золотых. Большой заем магистру предоставил также герцог Прусский. Вовсю собирали деньги ливонские купцы и магистраты. Коадъютор Рижского епископа Кристоф Мекленбургский выехал в Германию, целыми отрядами вербовал наемников и оправлял в Прибалтику. Шведы взялись финансировать и вооружать Ревель (Таллин). Да и «посредники» датчане себя не забыли. 26 сентября под власть Дании перешел Эзельский епископ со своими владениями – Моонзундским архипелагом и западной Эстонией. Россия очутилась лицом к лицу против нескольких держав… Вот и прикиньте, от какой беды спас страну Иван Васильевич, отказавшись идти на Крым? Каковы были бы последствия, если бы русская армия погибла в степях?

Осенью наконец-то отказались от похода, в октябре государь с семьей отправился на богомолье. Паломнические поездки оставались у него единственными «отпусками». Да и где можно было лучше и полнее восстановить здоровье, душевные силы, как не в благодати русских монастырей? В этот раз международная обстановка оставалась неясной, и царь поехал не в северные обители, а поближе, в Можайск. Но отрешиться от дел, помолиться и отдохнуть вместе с близкими не получилось. Тяжело заболела Анастасия. А следом пришли тревожные вести из Прибалтики. Войск там было мало, ведь их забрали на юг, потом на зиму распустили по домам. Но ливонцы нарушили дарованное им перемирие. Вероломно напали на корпус Плещеева и разгромили его, осадили русские гарнизоны в крепостях.

Царь велел поднимать армию. Однако началась «беспута великая» – осенняя распутица, когда невозможно было проехать «ни верхом, ни на санях». Ратники не могли попасть к местам сбора, полки завязли, не в силах добраться до Ливонии. А Иван Васильевич застрял в Можайске из-за «беспуты», из-за болезни жены. В тесном пространстве деревянного дома, поливаемого дождями, среди морей грязи накалялись страсти. Государь посылал гонцов к воеводам, понукал их, требуя всеми мерами ускорить движение. Но и Анастасии было совсем худо. Царь вызвал к ней немку Шиллинг, искусную лекаршу, недавно приехавшую в Москву, обещал огромную награду за лечение.

А в это время появился Сильвестр. Принялся грызть и пилить государя, как он умел. Болезнь жены, поражение в Ливонии, распутицу – все это, как обычно, представлял проявлениями Божьего гнева. За что? За то, что государь не последовал его советам, не пошел на Крым, на «врагов Христа». А теперь уже трудно что-то исправить. Точнее, выход есть. Надо оставить Ливонию. Этой ценой примириться с Литвой, заключить с ней союз и сосредоточить силы против хана. Ведь ливонцы и литовцы «христиане». Православному царю правильнее сражаться не против них, а вместе с ними. Получалось, что Россия разгромила Ливонию только для того, чтобы подарить ее Литве! После этого требовалось любезно раскланяться с Сигизмундом, с императором, и ради «христианской» дружбы схватиться с татарами и турками.

Мы не знаем подробностей споров. Вероятно, Иван Васильевич возражал, винил своих дипломатов за то, что они натворили. Но его обрабатывали другие советники, Сильвестр шантажировал небесными карами, о чем вспоминал сам государь – «аще ли не так, то душе пагуба и царству разорение». А рядом, за стеной, в душной постели лежал самый дорогой для царя человек, Анастасия. Задыхалась в горячке, колотилась в ознобе, молилась на глядящие со стен образа, крестясь слабой, истаявшей рукой. Но когда появлялся муж, собирала всю волю и шептала высохшими, обметанными лихорадкой губами. Убеждала ни в коем случае не поддаваться, твердо противостоять натиску и уговорам. Не имея сил для себя, она отдавала их государю, чтобы помочь ему.

Переубедить Ивана Васильевича Сильвестр не смог. Государь был уже не тем перепуганным юношей, как после московского пожара. А потом в их споре добавились два весомых аргумента. Казаки перехватили на Днепре литовских гонцов, везших в Крым грамоту от Сигизмунда. Ее доставили царю. Король писал, что посылает к Девлет-Гирею «большого посла с добрым делом о дружбе и братстве» и обещает платить ежегодные «поминки», чтобы хан «с недруга нашего с Московского князя саблю свою завсе не сносил». Вот такого «союзника» предлагалось ублажать! Вместе воевать против «врагов Христа»!

Второе донесение поступило из Москвы. Там оставался Адашев, и казначей Сукин сообщил – без царя временщик самовольничает в сношениях с литовцами, берет курс на тесное сближение с ними! В конце ноября Иван Васильевич выехал в столицу. Анастасия чувствовала себя лучше, хотя еще не поправилась. Но царь не желал, чтобы государством продолжали «рулить» без него. Сильвестр понял, что над его приятелем собирается гроза, и в дороге пытался выгородить его, восстановить контроль над царем. Опять разыгрывал из себя «пророка», стращал смертью жены. Что произошло дальше, в точности не известно. Возможно, священник где-то проговорился. Или перегнул палку.

Но у государя давно копилось негодование. Какая-то капля стала последней. Иван Васильевич сразу, одним махом разорвал отношения с приближенными, севшими ему на шею. Вернувшись в столицу, он первым делом реабилитировал родственников жены, очутившихся в опале. Вернул ко двору и возвысил ее братьев Данилу Романовича и Василия Михайловича. Вызвал из ссылок прочих людей из их партии. Хотя лидеров Избранной рады наказывать не стал. Просто отстранил их от себя. После этого Сильвестр уехал в Кирилло-Белозерский монастырь, постригся в монахи. Может быть, Иван Васильевич «намекнул» ему на такой вариант. Но вполне вероятно, что он ушел в монастырь сам, демонстративно. Ведь пострижение отнюдь не означало «политической смерти». Если изменятся обстоятельства, из монастыря можно было вернуться, даже с повышением. Допустим, на кафедру епископа.