Франсуа-Ксавье Нерар - Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)

Все же окончательное решение о проведении забастовки зависит от Центрального Комитета партии, которое, однако, задерживается (добро дают только спустя четыре дня после намеченной даты, компрометируя тем самым профсоюз в глазах рабочих). Члены заводского профсоюза заявили, впрочем, о своем недовольстве очередным переносом забастовки:

«Когда председатель ЗК объявил, что союз дал концессионеру еще несколько дней для окончательного ответа, то поднялась такая буря негодования, что еле удалось унять» [53] Речь идет о профсоюзной организации завода. . {184} 184 Там же.

Однако все внеплановые проявления недовольства находятся под бдительным контролем, и допустившие «грубость» по отношению к концессионеру оказываются немедленно наказаны. 22 ноября, после собрания районного и заводского комитетов партии, которые одобряют «персональный состав стачкома, пикетов», забастовка наконец начинается:

«…кончили работу образцово: все места, инструменты убраны, изделия аккуратно сложены, никаких эксцессов ни с администрацией, ни среди самих рабочих не было» {185} 185 Там же. Л. 9. .

Автор доклада с удовлетворением отмечает, что до 30 ноября не нашлось ни одного штрейкбрехера [54] Довольно едкое замечание, если иметь в виду распространенную на остальной территории СССР практику. . Впрочем, ничто не было пущено на самотек: профсоюз поддерживал забастовщиков, выплачивая им часть заработка, забастовке оказывали поддержку «городские организации», которые поставляли в столовую необходимые продукты. Продолжали работать ясли. В заводском клубе читали лекции политико-воспитательного содержания («Роль и значение колдоговора на советских и концессионных предприятиях», «Подъем строительства в СССР», «Роль современной авиации и ее значение в СССР» и т. д.).

Забастовка закончилась без каких-либо эксцессов после подписания в Москве нового коллективного соглашения. То, что происходило, было, таким образом, подобием забастовки, но ее организаторы тщательно следили, чтобы никто не бастующих выходил за определенные сверху рамки — ни в речах, ни в поступках. Затруднительность ситуации особенно ярко видна на примере истории с письмом, полученным газетой «Комсомольская правда». Письмо пришло в отдел читательских писем и его автором был рабочий с завода, член молодежной ррганизации {186} 186 Там же. Д. 35. Л. 3–4. Только счастливая случайность позволила нам найти это письмо, хранившееся в другом деле. .

«Письмо в редакцию Ком-Правды

Дорогой редактор прошу Вас поместит это письмо на страничку вашей газеты — от раб. з-да Жесть Вестей А. Суджами Дорогие товарищи Комсомольцы. Мы — молодежь з-да Жесть Вестей с 23 ноября 1933 года вступили в тяжелую полосу жестокой классовой борьбы. Это законное требование о подписание колдоговора с концесионером Каспиром. Ленинцы нашего завода пришли к этой борьбе с лозунгом «Нет таких крепостей которых бы большевики не взяли» — и после одиннадцати долгих переговорных месяцов с концесионером-капиталистом Каспиром никчему не привели. Капиталист не подписывает договор. Он не решается исполнять наш законное требование по пунктам жилкультбытовом.

<���…> 23 ноября мы должного ответа не получив, созвав обще рабочей собрание решили не сходить на работу до тех пор пока он колдоговор не подпишить<���…>

Комсомольский привет».

Гордость за участие в забастовке и воодушевление молодости читаются в этих строках, и в редакции они вызывают глубокое замешательство. Отдел писем «Комсомольской правды» не публикует послание, а передает его в центральный комитет профсоюзов с просьбой расследовать дело {187} 187 Там же. Л. 2. . Недвусмысленный ответ приходит на бумаге с грифом «Не подлежит оглашению»:

«На Ваш № 1910 сообщаем, что забастовка на концесионном заводе “Жесть Вестей” (Ростов Дон) организована и проходит под руководством ЦК Союза Общего Машиностроения.

Посылаем Вам для сведения бюллетени стачкома.

Указываем, что дело это никакой публикации и оглашению не подлежит» {188} 188 Там же. Л. 1. .

В СССР тридцатых годов на забастовку действительно наложено табу. Особый статус концессий позволяет применять эту практику, но суть ее выхолощена полностью, и забастовка оказывается обычным способом давления, а вовсе не выражением недовольства. На других предприятиях Советского Союза борьбу с забастовками ведут всеми возможными способами.

Профсоюзы становятся средством контроля и сдерживания рабочих {189} 189 Schwarz S. Les Ouvriers en URSS. Paris, 1956. P. 425–485, 496–523. См. также диссертацию: Depretto J.-P. Les Ouvriers en URSS.1928–1940: profils d'une classe. Université de Paris I. T. II. P. 405–427 (машинописный экземпляр). . Они больше не защищают интересы трудящихся, и их часто упрекают за это:

«Профсоюзы срывают забастовки, но у нас еще хуже: совсем не дают бастовать, хотя это и в некоторых случаях было бы и нужно, иначе администрация совсем задавит нас рабочих» {190} 190 ГА РФ. Ф. 374. On. 28. Д. 2994. Письмо маляра, члена ВКП(б), от января 1928 года. .

Недовольные систематически становятся объектом осуждения: на забастовщиков, или тех, кто угрожает ими стать, показывают пальцем, называют «осколками эсеровских, меньшевистско-троцкистских контрреволюционных элементов» {191} 191 Там же. Оп. 27. Д. 1988. Л. 120. . [55] Речь идет о забастовке текстильщиков в Иваново в 1932 году. Эти «нормы» поведения, впрочем, полностью усваиваются и самими рабочими. Те, кто все же решается на выступление, утверждают, что подобный образ действий — это «последнее средство»:

«Мы знаем, что заводские зажималы, платные говоруны и писаки из райкома и губотдела будут нас обвинять в бузотерстве, демагогии и меньшевизме. В устах злостных бюрократов эти обвинения нам не страшны, мы не хотели и не хотим забастовки, мы прибегли к этому средству, предварительно испробовав все другие, мы жаловались в бюро жалоб ЦК, ходили в завком, обивали пороги губотдела» {192} 192 ГА РФ. Ф. 5451. Оп. 42. Д. 178. Л. 45. Письмо от ноября 1929 года. .

Объясняя отсутствие забастовок, некоторые историки говорят также о размывании традиционного рабочего класса, о том, что он растворился в более обширном и менее политизированном сообществе, состоящем в основном из крестьян — как привлеченных на заводы политикой индустриализации, так и изгнанных из деревни коллективизацией {193} 193 См. в частности: Filtzer D. Soviet Workers and Stalinist Industrialization. P. 81. Этот подход резко критикует Ж.-П. Депретто (Depretto J.-P. Op. cit. Р. 297). . Наиболее убедительным объяснением исследователи считают, помимо частого обращения к штрейкбрехерам {194} 194 См.: Filtzer D. Soviet Workers and Stalinist Industrialization. P. 83,85. , [56] Так, например, обстояло дело во время забастовки докеров в Ленинграде, Архангельске и Одессе в 1930 году. См. также: ГАНО.Ф. 2626. Оп. 4. Д. 7. Л. 25. репрессии [57] Тем не менее мы не располагаем систематическими данными о подавлении забастовочного движения. Ж.-П. Депретто приводит много других примеров: принудительное изгнание, аресты, необъяснимые исчезновения (Depretto J.-P. Op. cit. P. 295). . Хотя требования рабочих часто бывают вполне законными, власти все же систематически подавляют забастовки и наказывают организаторов {195} 195 См. также: ГАНО.Ф. 2626. Оп . 4. Д. 22. Л. 26–28. . [58] Главари забастовки арестованы и отданы под суд.