Себастьян Хаффнер - В тени истории

Но между этим правительством в Париже и правительством Тьера, которое тем временем учредило Национальное собрание в Бордо, зияла пропасть. А в марте из Бордо каждый день, как удары дубиной, приходили декреты, каждый по отдельности бывший объявлением войны Парижу Национальной Гвардии: все задолженности по квартирной плате, которые накопились с июля 1870 года, были снова объявлены подлежащими уплате, равно как все долги по векселям. Это означало катастрофу для всех маленьких людей. Предводители восстания 31 октября были заочно приговорены к смерти. Все левые газеты были запрещены. Верховным командующим парижской Национальной Гвардии был назначен бонапартистский армейский генерал; и в заключение Национальное собрание решило возвращаться не в Париж, а в Версаль — в обесчещенный в глазах Парижа французскими императорами и германским победным триумфом Версаль, в котором кровати ещё не остыли от немцев!

Что же, Парижа больше не было? Разве он не стоял гордый, вооружённый, организованный, непобеждённый? Все страсти, которые в предшествующем сентябре были обращены против «пруссаков», вспыхнули ещё раз — и теперь они были направлены против «капитулянтов из Бордо». Когда премьер–министр Тьер 15‑го марта вступил в Париж, полный решимости до созыва Национального собрания в Версале 20‑го марта навести в столице порядок, то город принял его безмолвно и враждебно, склонившийся как перед ударом и готовый на этот раз нанести в ответ ужасный удар. Удар и ответный удар произошли в субботу 18‑го марта 1871 года.

Братание с хлебом и вином

«Революция 18‑го марта 1871 года», из которой произошла Парижская Коммуна — была ли она собственно революцией? Друзья и враги Коммуны использовали это определение с редким единодушием: её даже назвали «самой прекрасной революцией в мировой истории», и верно то, что никогда прежде или позже спонтанно действующие массы не показывали столь много присутствия духа, интеллекта и изобретательности, как в Париже тех дней и что никогда массовая акция не достигала такого тотального успеха в столь короткое время и со столь малым кровопролитием.

И всё же есть нечто, что столь основательно отличает этот день 18 марта от всех других революций, что следует усомниться, подходит ли вообще к нему определение «революция». Во всех революциях, которые мы знаем, инициатива и наступление принадлежат революционным массам: они наступают, чтобы свергнуть существующее государство, существующее правительство. Но такого однако не было 18‑го марта в Париже. Массы, от которых бежало правительство в конце этого дня, не нападали, а они были в обороне. Это государство проявило инициативу — и при этом сломало себе ногу. Это правительство напало с целью свергнуть нечто существующее: а именно молчаливую власть парижских народных масс и их Национальной гвардии, которая сформировалась во время германской осады и которая после капитуляции фактически обладала властью в столице. Парижские массы не хотели завоёвывать то, чего у них не было, а они защищали нечто, что уже было у них и что у них хотели отнять. Как раз это объясняет уверенность в себе и ту пробивную силу, с которой они действовали и победили.

В течение двадцати двух часов с двух часов ночи до полуночи этого дня один за другим происходили четыре различных события:

1. С двух часов ночи до семи часов утра: военный государственный переворот правительства Тьера с целью оккупации и разоружения рабочих кварталов Парижа.

2. С семи утра до полудня: спонтанно возникшее и успешное сопротивление этому нападению.

3. Около трёх часов пополудни: решение премьер–министра Тьера отдать Париж ввиду перспективы поражения — и затем бегство правительства и занятие Парижа Национальной гвардией.

4. С девяти часов вечера до полуночи: нерешительное и происходившее наполовину против воли взятие власти в Париже Центральным комитетом Национальной гвардии — и его решение не преследовать правительство в Версале, а власть как можно быстрее передать выборному правительству общины, Коммуне.

Никто из действовавших не предвидел такой ход событий и даже не планировал. Совершенно определённо не члены Центрального комитета, которые буквально проспали начало драмы; но также и не Тьер, от которого исходила инициатива наступления. Некоторые историки Коммуны приписали ему то, что он со сверхчеловеческой ловкостью и коварством всё с самого начала спланировал так, как это затем произошло, но эта версия неубедительна. Совершенно определённо Тьер хотел предстать перед Национальным собранием, которое было созвано на 20 марта в Версале, не в качестве побеждённого и опозоренного беглеца, проигравшего Париж, а как триумфатор, образумивший Париж.

Политической целью Тьера к этому времени было выманить у в основном монархически настроенного Национального собрания республику — так сказать республику монархистов, правобуржуазную, социально реакционную республику с самим собой в качестве президента. Для этого ему нужен был личный триумф — до того ему нечего было предъявить, кроме печального и постыдного мира с немцами. И этого триумфа он искал в Париже 18 марта. Поражение не могло его устраивать.

Тьер 15‑го марта — через десять дней после германского парада победы на Елисейских Полях — прибыл со своими важнейшими министрами из Бордо в Париж и тотчас же ввёл военные меры, чтобы ещё до 20 марта восстановить государственную власть в Париже, которая явно ускользнула из рук его правительства. Практически это означало: разоружение Национальной гвардии, прежде всего забрав у них пушки, и в добавление к этому военная оккупация восточных и северных кварталов Парижа и аресты людей, которые с момента капитуляции осуществляли там функции власти.

Тьер напирал; он торопился. Генералы предпочли бы лучше подождать ещё некоторое время, они высказывали сомнения: у них в распоряжении было только четырнадцать тысяч человек, плохо вооружённых и не безусловно надёжных. Национальная гвардия состояла из трёхсот тысяч человек, из них по меньшей мере сто тысяч человек реально готовых и жаждущих сражаться войск, и у них было семьсот пушек.

Однако Тьер не допустил слабины: чего не было в виде силы, то должны были заменить внезапность и жестокость. В конце концов договорились об акции под покровом темноты, о внезапном ударе. Париж должен был быть захвачен во сне, молниеносно и без предупреждения. Акция была назначена на ночь с 17 на 18 марта.

В вечерние и ночные часы 17 марта в министерстве иностранных дел в Париже, где в тот момент располагалась штаб–квартира правительства, вплоть до полуночи происходил последний военный совет. В то же время в школе в восточной части Парижа, не зная об этом, заседал центральный комитет национальной гвардии. Его члены разошлись спать между часом и двумя ночи, и некоторые уже встретили по дороге домой марширующие колонны солдат, однако всё ещё ничего не заподозрили.