Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II

Эти настроения и толки были известны и государю. В Ставку, куда 13 ноября прибыла государыня, были вызваны Трепов и Протопопов. Туда же прибыл и председатель Государственной думы Родзянко. Государь сначала предполагал заменить управляющего Министерством внутренних дел; но при создавшейся обстановке он счел, что это было бы всеми воспринято как полная капитуляция перед требованиями блока и только вызвало бы ускоренный штурм власти. А. Ф. Трепову, который высказывался за отставку Протопопова, государь повелел работать с теми коллегами, которых он выбрал.

19 ноября А. Ф. Трепов прочел свою декларацию в Госдуме. Как и Штюрмер при своем первом выступлении, новый министр говорил о желании сотрудничать с Думой и общественными организациями. Он также впервые сообщил, что союзники согласились предоставить России Константинополь и проливы. Но исторические заветы и национальные интересы России в тот момент оставляли почти всех совершенно равнодушными.

В начале заседания крайние левые пытались устроить Трепову обструкцию, и восемь депутатов было исключено. Левые резко протестовали. «Мы остаемся на посту верными служителями народа, – воскликнул Керенский, – и говорим: страна гибнет, и в Думе больше нет спасения!» «Народ, которого здесь не видно, – заявил социал-демократ Чхеидзе, – имеет свое мнение о происходящих событиях, и я предостерегаю вас, что это мнение не только против власти, но и против вас!»

Националист граф В. А. Бобринский всю свою речь посвятил нападкам на Протопопова, который после отставки Штюрмера сделался очередной мишенью блока. Сенсацией дня была речь Пуришкевича. Этот известный правый депутат, издавна известный своей неуравновешенностью, набрался на фронте и в столице всевозможных слухов и сплетен и предполагал выступить против власти от имени правых. Фракция, ознакомившись заранее с его речью, единогласно, закрытой баллотировкой, отказалась признать Пуришкевича выразителем ее мнений; тогда он вышел из фракции, и одна из групп блока предоставила ему свое место в списке ораторов, но для широкой публики Пуришкевич все равно остался «представителем крайней правой».

В горячей и сумбурной речи, обвиняя самых разнообразных лиц – кого в корысти, кого в интригах, кого в потворстве немцам, – Пуришкевич в заключение призывал министров отправиться в Ставку, пасть к ногам царя и умолять его избавить Россию от Распутина. «Ночи последние спать не могу, даю вам честное слово, лежу с открытыми глазами, и мне представляется целый ряд телеграмм, сведений, записок, то одному, то другому министру…»

И Меньшиков, вообще поддерживавший кампанию блока, отозвался иронически о речи Пуришкевича, указав, что ему не хватает «политической грамотности», что он совершает «явно школьные ошибки». На его обвинения последовал целый ряд фактических опровержений. Но сторонники блока, разумеется, широко использовали это выступление депутата, которого все знали как крайнего правого. Левые относились с иронией к этой демагогии, А. Ф. Керенский писал: «Притупилось чувство меры, стерлись грани между дозволенным и недозволенным, стали путать Родичева и Пуришкевича, лишь бы, на страх врагам, «здорово вышло»…» [255]

Когда через три дня представитель правых Н. Е. Марков стал едко возражать на речи ораторов блока, его все время перебивали возгласами с мест, а Родзянко стал делать ему замечания и в конце концов лишил его слова. Марков, возмущенный, бросил в лицо председателю несколько крепких слов. [256]Думское большинство исключило его на 15 заседаний; депутаты даже выражали сожаление о том, что наказ не допускает более долгого срока исключения.

Попытка Трепова была отвергнута думским блоком; кампания против власти достигла высшего напряжения. 22 ноября Госдума приняла резолюцию о том, что «влияние темных безответственных сил должно быть устранено» и что «всеми средствами надо добиваться, чтобы был образован кабинет, готовый опереться на Госдуму и провести в жизнь программу ее большинства». После отставки Штюрмера многим казалось, что власть уже переходит в другие руки.

Государственный совет, в свою очередь, последовал за Госдумой. Е. Н. Трубецкой вспоминал 1812 г., указывая, что Александр I внял народному голосу и назначил Кутузова, хотя сам больше сочувствовал Барклаю. «Вы скажете: таких героев нет. Нет, господа… Они существуют. Мы знаем их имена. Государь император найдет возможным назначить их, и эти люди приведут нас к победе». В. С. Карпов резко критиковал Протопопова. Известный юрист Н. С. Таганцев воскликнул: «Отечество в опасности!»

Лишь граф А. А. Бобринский – только что покинувший пост министра земледелия – нашел решимость выступить против легенды «о темных силах». «Свобода слова – великое дело, – говорил он, – но когда кафедра служит бронированной площадкой для ложных и бездоказательных обвинений и нападок в расчете на безнаказанность, тогда на обязанности разумных элементов государства громко высказать: довольно, знайте меру, игра эта опасна, вы доиграетесь, и вы, и Россия, до несчастья».

Государственный совет большинством 94 против 34 принял резолюцию, в основном повторявшую формулу блока о «безответственных силах» и о «правительстве, опирающемся на доверие страны».

В этих прениях 26 ноября выступил Н. А. Маклаков, мнение которого представляет особый интерес, так как по своему мировоззрению он был близок к государю. «С самого начала войны, – сказал Н. А. Маклаков, – началась хорошо замаскированная святыми словами, тонкая, искусная работа… русскому народу стали прививать и внушать, что для войны и победы нужно то, что в действительности должно было вести нас к разложению и распаду… Это была ложь, господа, для большинства бессознательная, а для меньшинства, стремившегося захватить руководство политической жизнью страны, ложь сознательная и едва ли не преступная… Все это делалось для войны, для победы, и правительство скромно опускало глаза…» По мере того как организовывалась общественность, росла разруха русской жизни. На московских съездах «выковывались очертания главного штаба русской воинствующей общественности…». Из центра рассылались приказы, с мест получались ответы, и создавалось впечатление единодушия. Идет борьба за власть, за народоправство. Общество, «не переставая говорить о войне, о значении ее постоянно забывает; оно делает все для войны, но для войны с порядком; оно делает все для победы – но для победы над властью ».

Н. А. Маклаков критиковал политику уступок: «Власть изо дня в день принижалась, поносилась, развенчивалась, срамилась, и она ушла… Мы погасили свет и жалуемся, что стало темно… Мы почитаем, что уступка отдельных фортов – очень плохое средство для спасения самой крепости». Н. А. Маклаков решительно опроверг слухи о том, будто правые желают мира: