Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II

Но Англия – уже 17 октября – поспешила согласиться на русское предложение о передаче конфликта на разрешение международной комиссии на основании Гаагской конвенции. Она благоразумно воздержалась от каких-либо попыток задержать 2-ю эскадру. Срочность германо-русского соглашения отпала. Когда Вильгельм II поставил условие, чтобы его подготовка велась втайне от Франции, пока договор не будет подписан, – государь на это не согласился, и после обмена письмами, длившегося два месяца, проект был оставлен. «Первая неудача, которую я лично испытываю!» – с раздражением писал Бюлову германский император.

2-я эскадра продолжала свой путь – главные силы обогнули Африку, часть судов прошла через Суэцкий канал. 16 декабря адмирал Рожественский достиг порта С.-Мари на Мадагаскаре. Там его застали вести, поставившие под вопрос дальнейшее плавание его эскадры: вести о падении Порт-Артура.

Внутри России все внимание общества сосредоточилось на вопросах внутренней политики; о войне вспоминали, только чтобы возмущаться ее ведением.

Князь Святополк-Мирский предложил земским деятелям представить и ему программу съезда и испросил у государя на него разрешение. Государь, однако, знал, что съезд созывают заведомо оппозиционные элементы; что его состав при «импровизированном» созыве будет благоприятен более организованным левым; и, вопреки желанию Святополк-Мирского, потребовал, чтобы съезд был отложен на три-четыре месяца, до начала следующего года. За это время должны были состояться губернские земские собрания, которые и могли выбрать подлинных уполномоченных всего земства, а не ставленников более или менее подобранных «инициативных групп».

К тому времени земские деятели уже начали съезжаться в столицу, и министр внутренних дел дал им знать, что съезд, собственно, не разрешен, но что он будет «смотреть сквозь пальцы», если они «негласно» соберутся на совещание. 2 ноября в Москве состоялось собрание земской конституционной группы. Она признала, что «неразрешение только развязывает нам руки» и что следует все-таки считать совещание полноправным съездом.

Совещания начались в Петербурге 6 ноября; из предосторожности собирались каждый раз в новом месте. Отдельные делегаты (граф Стенбок-Фермор, председатель петербургской управы Марков) высказывали недоумение: как же так? нас вызывали будто с высочайшего соизволения, а его-то и нет! Но сплоченное большинство игнорировало эти протесты и сразу приступило к разработке политической декларации. Состав совещания оправдал надежды конституционной группы: резолюции, касавшиеся отмены чрезвычайных положений, прекращения административных репрессий, амнистии, равенства прав без различия сословий, национальности и вероисповедания, расширения прав земств, приняты были единогласно. Но и в краеугольном вопросе об ограничении царской власти, вопреки возражениям председателя съезда Д. Н. Шилова, большинством 60 против 38 победили конституционалисты; меньшинству было дано право сделать оговорку насчет этого пункта.

9 ноября заседания закончились, декларация была подписана. Когда земцы принесли ее князю Святополк-Мирскому, он был сильно смущен: в результате допущенного им совещания в страну была брошена от имени земств конституционная политическая программа!.. «Мирский, допустив обсуждение, сделал gaffe», – отметил в своем дневнике великий князь Константин Константинович. Государь остался крайне недоволен действиями министра; он, однако, не принял пока его отставки, поручив самому Святополк-Мирскому «выправлять» линию правительственной политики.

Вокруг резолюций земского совещания началась планомерная организованная кампания. Стали устраиваться по всей России многолюдные банкеты с политическими речами, неизменно завершавшиеся резолюциями с требованием конституции. Земские собрания присоединялись к решениям совещания. Тон повышался: черниговский предводитель дворянства прямо отправил государю по телеграфу «конституционную» резолюцию земского собрания. «Нахожу этот поступок дерзким и бестактным, – написал на телеграмме государь. – Заниматься вопросами государственного управления – не дело земских собраний, круг занятий которых ясно очерчен законом».

Уже с начала ноября, после шести недель «весны», государь убедился, что политика, имевшая целью объединить общество с властью для борьбы против внешнего врага, обращалась против войны. Если статья князя Е. Н. Трубецкого была продиктована патриотической тревогой за успех исторической борьбы, то вслед за нею, и в том же «Праве», началась все более откровенная проповедь прекращения войны и перемены всего строя. Возникшие в ноябре новые газеты, «марксистская» «Наша жизнь» и «народнический» «Сын Отечества», [64] «Сын Отечества», газета, выходившая еще в начале XIX в., была куплена левыми кругами у прежнего издателя. внесли новый тон в русскую легальную печать.

«Дома ли я?» – писал в «Новом времени» (24 и 25 октября) вернувшийся с фронта князь Андрей Ширинский-Шихматов. «Часть нашего общества заболела тяжелым недугом сомнения… Тот ли это народ, который всего несколько месяцев назад поднялся как один человек?.. Там не сомневаются», – добавлял он, вспоминая про армию.

Весь ноябрь продолжались безуспешные попытки ввести движение в берега. Мобилизация в царстве Польском вызвала уличные демонстрации и столкновения. 28 ноября произошла уличная манифестация и в Петербурге: толпа в несколько тысяч человек, с красными флагами, часа на три прервала движение по Невскому. В начале декабря у государя состоялось совещание высших сановников и великих князей по вопросу о реформах. [65] В основу этого совещания был положен всеподданнейший доклад, составленный, по поручению князя Святополк-Мирского, помощником начальника Главного управления по делам местного хозяйства С. Е. Крыжановским и содержавший обширную программу реформ.

Был составлен проект указа «о предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», получивший известность под неточным обозначением манифеста 12 декабря. В него предполагалось внести пункт о призвании местных людей к разработке законов, но государь, опасаясь, что это будет принято за обещание конституции, вычеркнул его из окончательной редакции. Одновременно с указом о реформах (в нем говорилось о свободе совести и о пересмотре законов о печати) было опубликовано правительственное сообщение, предупреждавшее, что «земские и городские управы и всякого рода учреждения и общества обязаны не выходить из пределов предоставленного их ведению». На это сообщение было обращено больше внимания, чем на указ: Московское губернское земское собрание демонстративно прервало свое заседание, мотивируя это «волнением», которое вызвало у его членов правительственное сообщение.