Эдуард Белтов - Второй фронт Иосифа Сталина

В вагоне была перегородка. За перегородку в первый же день положили умирающих. Положили мужчин в наш женский вагон в надежде на то, что мы будем за ними ухаживать. Перегородка была невысокой - два ряда сбитых досок, так что легко можно было перелезть.

В Кировоградской тюрьме сидела врач, Софья Викторовна. С ней сидел и ее отец - священник, отец Виктор. Отец Виктор сразу же попал в наш вагон за эту перегородку. Мы с Софьей Викторовной вдвоем кормили его и других умирающих. Мы брали их пайки и пытались заставить их есть, но почти никто из них уже есть не мог.

Тогда мы выносили эти пайки конвоиру и спрашивали, можно ли раздать их другим заключенным. Если он разрешал, то мы клали пайки на крышку ведра, и тот, кто хотел, брал. Хотели многие. Себе мы пайки не брали. Никогда. Ни я, ни Соня. И не потому, что мы не хотели есть, а чтобы не выглядело, что мы помогаем больным ради этих паек.

Из тех, кто был за перегородкой, никто больше трех дней не прожил. Перегородку эту скоро разобрали.

Первые три дня нас не кормили. Совсем. И почти не давали воды. На третий день нам сварили кашу из манной крупы. Сварили её в бочке из-под керосина или бензина. А приносили кашу в ведрах, на которых было столько грязи, что сомнение брало - а не бывшие ли это параши.

Трое суток я не ела, но эту кашу съесть не могла. Может быть, позже, через год, скажем, я бы эту кашу и съела, но в тот момент - нет. И не только я одна. И кроме того, снова возник вопрос: во что взять кашу? Приносили ее горячей. Чем есть? Как есть? У нас не было подолов, не было платков, не было ничего. У меня был, правда, бюстгальтер. Раздеться - значит догола раздеться на глазах конвоиров. Я сейчас не могу вспомнить, как этот вопрос разрешался. Есть прямо из ведра вагон не мог. Возле ведра могло есть пять, ну, десять человек. Да и ведра эти... Они так напоминали только что использованные параши! Это было хуже скотства, это было ужасно, ужасно. Но - ели. Ели не все, но многие.

Регулярной пайки сначала не было. Выдавали хлеб,нарезанный, конечно, без всякой хлеборезки - как получится. Мы страдали не столько от голода, сколько от жажды. Воды давали страшно мало. А ведь мы ехали в начале августа по Украине в жуткую жару. Только день на двенадцатый мы доехали до Урала: ночи стали очень холодными. Но дни все равно были очень жаркие. По ночам мерзли. Прижимались друг к другу. Все-таки спали, потому что были очень измучены. Продолжались женские функции, а помыться было совершенно негде. Мы жаловались врачу, что у нас просто раны образовываются. От этого многие и умирали - от грязи умирают очень быстро.

Во время этапа мы вконец оборвались. Приехали в Усть-Каменогорск в совершенно чудовищных лохмотьях. Не было чулок, не было трико, не было полотенец. Да вообще ничего не было - ни ложки, ни кружки.

Я не помню, сколько мы ехали. Наверное, месяц. Нас ведь не все время везли. Пропускали другие эшелоны. Наши вагоны загоняли в тупики, и там мы стояли по три-четыре дня. Я насчитала в нашем составе 52 вагона. Я не уверена, что все зги 52 вагона везли заключенных. Ведь некоторые вагоны были для конвоя, некоторые - для продуктов, некоторые - для неисчислимого количества собак, для лошадей и т. д. Когда мы приехали на станцию "Защита", осталось всего 17 вагонов с заключенными. Я думаю, что люди, которые ехали в остальных вагонах, умерли. Правда, в наш вагон никого не подселяли по пути из других вагонов. Но, возможно, это потому, что вагон был женским, а умирали в пути в основном мужчины.

Если открывание дверей и вынос трупов были редкими в начале этапа, то уже на 67-й день пути эти открывания стали ежедневными. Шли на станцию, кого-то вызывали, открывали двери на стороне, противоположной железнодорожной станции, и через ворота на крюках, которые открывают при разгрузке руды, выбрасывали умерших.

Эти трупы обычно складывали на близком расстоянии от рельсов, чтобы их не зацепил поезд...

Когда мы подъехали к "Защите", ни один человек не мог вылезти из вагона не было никаких сил. И охрана не могла нас заставить. Ни ружья, ни овчарки не помогли. Мы не то что не хотели подчиниться, а просто не могли. Тогда конвоиры открыли ворота вагона, брали за руки и за ноги и выбрасывали. И ведь все это с высоты человеческого роста. Потом подогнали три грузовика и стали перевозить всех в тюрьму.

Тыл. Бессарабия. Вспоминает Софья Левензон (Вайнштейн).

"В 1941 году, в ночь с 13 на 14 июня, в два часа ночи - стук в дверь. Мы вскочили в ночных рубашках. Солдаты МВД о чем-то поговорили с отцом, и чрез 15 минут нас вывели из дому. Один солдат сказал: "Соберите постели в простыни пригодятся". Погрузили меня, отца и мать в грузовик и на первой станции за Кишиневом погрузили в товарные вагоны с нарами из досок - мужчин отдельно, женщин отдельно.

Почти через три недели прибыли в Омск (не буду писать, как выпускали под вагон по необходимости, как получали ломтик хлеба в два-четыре дня). Мы с мамой оказались со многими в бараке, сколоченном на скорую руку из досок в совхозе села Паутовка Омской области.

На второй же день вывели под охраной на полевые работы. Вечером отмечались в комендатуре. Когда начался учебный год, мама спросила насчет школы, но бригадир Кутыркин сказал, что нас привезли сюда перевоспитывать.

К осени 1942 года в совхозе появился капитан МВД и стал составлять списки для переезда (нас с мамой и других женщин с маленькими детьми в списки не включили, но все умоляли включить, потому что говорили, что везут к мужчинам).

Оказалось, что пароходом перевозили по Оби в Березово, Салехард... В Березове ловили рыбу в замерзшей Оби, жили в избушках, сколоченных кое-как из досок. После того, как я два раза тонула в Оби, меня перевели работать на рыбзавод, в основном во вторую и третью смену..."

Тыл. В августе был уже готов список узников Орловской тюрьмы, которых руководство МВД планировало этапировать в глубь страны. Но поскольку немцы стремительно наступали, решено было всех их расстрелять. И их расстреляли. Не было никакого суда, и приговора никакого не было. Было постановление наркома внутренних дел СССР, генерального комиссара госбезопасности Л. П. Берия, подписанное 9 сентября 1941 года. А 11-го числа из 161 приговоренного были расстреляны 157.

А узники в Орле были народ не случайный, не с бору по сосенке собранный. Были это всякие тогдашние знаменитости. Вот лишь некоторые из них.

Раковский Христиан Генрихович - старый большевик, один из тех, собственно, кто и создавал партию большевиков. В марте 1938 года на знаменитом "бухаринском" процессе был приговорен не к расстрелу, как почти все подсудимые, а к 20 годам заключения.

Плетнев - врач, лечивший А. М. Горького.

Кригер-Крейцберг А. А. - член ЦК и заведующий орготделом компартии Германии, директор Госиздата Автономной республики немцев Поволжья.