Альфонс Ламартин - История жирондистов Том I

В час пополуночи пришли смотрители зала, чтобы проводить короля с семейством в помещение, которое было им наскоро приготовлено после обнародования декрета о низложении. Конвоировали пленников комиссары Собрания и отряд национальной гвардии, который с утра охранял их безопасность. Офицер королевской свиты взял дофина из рук королевы и понес дремлющего ребенка позади нее.

Это помещение находилось в верхнем этаже старого монастыря фельянов, над бюро и комитетами Собрания. Четыре комнаты, необитаемые со времени уничтожения монашеских орденов, оказались голы и пусты, каким вообще бывает жилье, хозяева которого давно разъехались. Архитектор Собрания, по приказанию смотрителей, велел наскоро внести туда мебель, какая нашлась в его собственной квартире: стол для обедов, несколько стульев, четыре деревянные кровати для короля, королевы, дофина и его сестры; матрацы, разостланные прямо на кирпичных полах, служили ложем для принцессы Елизаветы и гувернантки детей. Комнату, которая служила передней, занимали де Бриге, д’Обье, Гогела, принц де Пуа и герцог Шуазель.

Король спал полуодетый во второй комнате. Королева с детьми заняла третью комнату. Принцесса Елизавета, госпожа Турзель и принцесса Ламбаль, присоединившаяся вечером к королевскому семейству, собрались в комнате за спальней королевы и всю ночь бодрствовали, плача и молясь у ее дверей.

Людовик XVI, его семейство и свита не прикоснулись в этот вечер к ужину, который им был приготовлен. После тихого разговора без свидетелей король, королева и принцесса Елизавета легли, чтобы заснуть хоть на несколько минут: тридцатишестичасовое бодрствование изнурило души и тела пленников. Но сон их был короток, а пробуждение ужасно.

В десять часов утра королевская семья пришла на заседание Собрания и оставалась там до ночи. Вчерашние события сделали народ требовательнее, а предложения — более кровожадными. Петиционеры осаждали решетку монастыря фельянов, громко требуя крови швейцарцев из королевского конвоя, скрывшихся здесь. Собрание старалось отстоять эти двести жертв. «Великий Боже! Что за каннибалы!» — воскликнул Верньо.

Наступила минута, когда Собранием овладел ужас: проломили внешнюю стену. Верньо, храбрец в отношении самого себя, боялся за жизнь короля. Смотрители зала увели королевскую семью в коридор, чтобы народ, в случае проникновения в здание с оружием, не нашел там своих жертв. Король, думая, что для него и его семейства наступила последняя минута, заботился лишь о спасении жизни своих слуг. Он заклинал их подумать о своей собственной безопасности. Но ни один из них не пожертвовал спасению жизни своим долгом.

Часовые заставили народ отступить, и тут появился Дантон, который немедленно произвел впечатление на толпу самим авторитетом своего имени и неистовством речи. Он требовал от убийц не великодушия, а только терпения.

«Законодатели, — сказал затем Дантон, войдя в Собрание, — французская нация, утомленная деспотизмом, устроила революцию. По избытку великодушия она вступала в переговоры с тиранами, — прибавил он, бросая угрожающий взгляд на место, где сидел король. — Но опыт научил ее, что нельзя надеяться ни на какие перемены в давнишних притеснителях народа. Нация неизбежно вступит в свои права. Но там, где начинается правосудие, народная месть должна остановиться. Я принимаю перед Национальным собранием обязательство покровительствовать людям, которые находятся в его стенах. Я отвечаю за них!»

Произнеся последние слова, Дантон бросил беглый, горделивый взор на королеву, как бы показывая, что под грубостью речи скрывается тайное понимание или высокомерная жалость. Депутаты и трибуны встретили слова Дантона рукоплесканиями, а на улице народ громогласно одобрил обещание своего любимца, и швейцарцы были спасены до 2 сентября.

Дантона сменил Петион. Выйдя из-под своего притворного ареста, он явился, чтобы опять взять власть в свои руки. Но когда работа кончена, инструмент откладывают в сторону; коль скоро король исчез, в Петионе больше не было надобности. Напрасно пытался он умерить требования комиссаров Коммуны и возвратить власть ее законному центру, то есть Собранию. Всевластная Коммуна посылала Законодательному собранию, под видом просьб, приказания. Жирондисты, подобные Петиону, стали не более чем почетными вождями революции, которая их опередила.

Накануне постановили, что Людовик XVI на время отрешения будет помешен в Люксембургском дворце. Но этот дворец слишком напоминал верховную власть, образ которой Коммуна хотела стереть из памяти народа, и Законодательному собранию доложили, что невозможно отвечать за короля в таком обширном жилище. Собрание, чтобы спасти хоть тень независимости своих решений, передало специальной комиссии полномочия предписать королю место жительства. Эта комиссия постановила, что плененная семья займет особняк министра юстиции на Вандомской площади. Но и этот особняк, находясь в центре Парижа, мог наводить умы на мысль о могуществе, которое опасно стало показывать солдатам и народу. Коммуна отказалась исполнить и этот декрет. Манюэль потребовал, чтобы жилищем короля-заложника назначили Тампль, удаленный от всяких ненужных воспоминаний и городских волнений. Собрание уступило. Выбор Тампля ясно показывал, какое толкование дала Коммуна вчерашним событиям: вместо жилья королю предназначали тюрьму.

Жирондисты приостановили королевскую власть, Коммуна ее низвергла. Ролан и его друзья хотели подготовить себе опору против всемогущества ратуши учреждением совета департамента, к которому и должны были перейти влияние и надзор. Это предложение жирондисты поручили внести одному из самых безвестных своих приверженцев, чтобы скрыть руку, которая наносила удар. Но Коммуна поняла, в чем дело, и предупредила этот шаг. Три раза в течение дня муниципальный совет посылал просить — сначала смиренно, потом с твердостью, наконец, нагло — отмены декрета, посягавшего на его всемогущество. Муниципальному совету повиновались.

Потом от Коммуны явились другие депутации с требованием учреждения военного суда, чтобы отомстить за кровь народа. Видя, что Собрание уклоняется от прямого ответа, оратор Коммуны холодно прибавил: «Если этот декрет не внесут, мы обязаны подождать его!» Робеспьер тоже появился у решетки: «Народ, — сказал он, — когда тирания повержена, берегись давать ей время подняться. Мы видели падение статуи деспота; нашей первой мыслью было воздвигнуть на ее месте монумент в честь свободы. Граждане, которые умирают, защищая отечество от внешних врагов, должны стоять во втором ряду; в первом остаются те, кто умирает за освобождение его изнутри».