Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Время Калиты и его преемников было периодом не только утверждения московской письменности, но и московского искусства. Строительство московских каменных соборов и церквей при Калите и его преемниках было, пожалуй, самым выдающимся явлением в области русского искусства первой половины XIV в., равного которому мы не знаем в русской истории этого столетия. Вслед за Успенским собором, заложенным в 1326 г., в Московском кремле были воздвигнуты еще четыре каменные церкви, в том числе Архангельский собор. Позднейшие свидетельства говорят о том, что московские постройки времен Калиты не были прочными и величественными. Не прошло и полутора веков, как Успенский собор пришлось подпирать толстыми бревнами, чтобы он не обвалился, [1019]но не забудем и того, сколько раз Успенский собор выгорал дотла в течение полутора веков своего существования. Не забудем и о том, что строительство соборов происходило в «апустевшей» земле, разоренной и измученной татарами, и тогда нам станет ясным, что уже на первых шагах своей строительной деятельности Москва показала тот размах, каким никогда не обладали ее соперники – Тверь и Рязань. Поэтому при всей неказистости и непрочности первых московских каменных построек появление их должно считаться важной вехой в истории русской культуры и искусства.

В 1344 г. оба московских собора были расписаны греческими и русскими мастерами, а вслед за тем роспись украсила и две другие московские церкви. Участие греческих и русских мастеров в росписи первых московских церквей бросает свет на характер московской культуры: Москва выступает перед нами в своеобразном двойном значении центра русской культуры и в то же время крупного международного центра. При этом симпатии москвичей—современников уже явно на стороне своих русских мастеров. Греческие митрополичьи писцы даже не названы по именам. Это люди нужные, но чужие, вызванные греком—митрополитом Феогностом. Они расписывали Успенский собор и кафедральную митрополичью церковь. Княжеский Архангельский собор расписывали «русские писцы князя великого Семена Ивановича», а начальниками у них были Захарий, Иосиф, Николай, [1020]поименно называет их московский летописец, радостно переживавший появление в Москве своих, русских художников. И с этим повышенным интересом к своему, русскому встретимся мы и дальше в истории московской культуры.

То, что еще только намечалось при Калите и его преемниках, получило дальнейшее развитие и, прямо скажем, блестящий расцвет во второй половине XIV в., в княжение Дмитрия Донского. Дмитрий Донской известен обычно только с одной стороны своей деятельности – как великий русский полководец, организовавший отпор полчищам Мамая и разгромивший татар на Куликовом поле. Но была и другая сторона его деятельности: княжение Дмитрия Донского надо считать временем настоящего подъема культуры, оставившего долгий и памятный след. Этот подъем, впрочем, был подготовлен предыдущими поколениями, выросшими и воспитавшимися при Калите. Еще в середине XIV в. в Богоявленском монастыре, стоявшем за пределами Кремля, на посаде, возник кружок ученых монахов—аристократов. Наиболее заметным из монахов этого монастыря был Алексей, сын московского боярина Бяконта, постригшийся в монахи еще в дни своей юности. Он был настолько выдающейся фигурой, что вскоре сделался епископом и наместником митрополита Феогноста, часто отлучающегося из Москвы для объезда своей обширной митрополии. После смерти Феогноста Алексей по желанию великого князя отправился в Константинополь и получил поставление на митрополию «всея Руси».

Алексей был, несомненно, одним из образованнейших людей своего времени. Неизвестно, где и когда он изучил греческий язык, но долго сохранялась грамота с его собственноручной подписью на греческом языке. Ему же приписывают перевод Нового завета с греческого языка на славянский. В других случаях мне уже приходилось указывать, что греческое образование не было редкостью в Москве XIV в., усиленно торговавшей в то время с Константинополем и другими причерноморскими городами. [1021]В библиотеках Чудова монастыря и Троице—Сергиевой лавры мы находим рукописи с греческими пометками и записями, написанными грецизированным почерком. [1022]Чудов монастырь был основан самим Алексеем, а строителями Троице—Сергиева монастыря были братья Стефан и Сергий. Стефан ранее жил в Богоявленском монастыре. Греческий язык знало не только московское духовенство, но и купцы, торговавшие с Судаком и Константинополем, люди бывалые, нередко говорившие на нескольких языках. [1023]

Эта связь Москвы с отдаленным Константинополем объясняет нам очень многое в культурной жизни Москвы XIV в. Русские встречались в Константинополе с представителями различных народов. Важнее всего были связи с итальянскими купцами, утвердившимися в константинопольском пригороде – Галате. Наши источники ясно говорят о каких—то близких связях русских людей с Галатой, в основном населенной итальянцами (преимущественно генуэзцами). [1024]В свете сказанного ничего не будет непонятного и в том, что на Руси появляются итальянские иконные композиции, а одна из икон так и носит традиционное название «Галатской». Не случайно и то обстоятельство, что знаменитый художник того времени Феофан Грек (Гречин) до прибытия на Русь расписывал церкви в Галате и Судаке. Так перед нами наметился тот путь, по которому византийский мастер попал на русский север.

Связи московской культуры с византийской позднего времени наиболее бросаются нам в глаза, но Константинополь был только тем центральным пунктом, при посредстве которого культурные веяния достигали Москвы с юга. Какие обширные международные связи имела Москва того времени, видно из одной замечательной фразы из «Задонщины» – фразы, еще не получившей должного расшифрования. Говоря о победе на Куликовом поле, автор «Задонщины» восклицает: «…шибла слава к Железным вратом, к Риму и к Кафе по морю, и к Торнаву и оттоле к Царю—граду на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на поле Куликове». Здесь перед нами большой круг земель, до которых должна дойти весть о русской победе: Дербент (Железные врата), Рим, Кафа в Крыму, Тырнов в Болгарии и, наконец, Царьград (Константинополь) – вот те пункты, до которых дойдет слава. [1025]В других списках «Задонщины» добавлен еще Орнач, т. е. Ургенч, в Средней Азии. Таковы отдаленные и разнообразные центры, которые были связаны с Москвой.

Это особое положение Москвы как пункта, к которому выводили водные пути по Дону и Волге, имело громадное значение. Москва выступает перед нами в роли крупного международного центра Восточной Европы в те ранние века ее существования, когда она нередко представляется нашим историкам в образе захудалой княжеской усадьбы. И действительно, мы видим, что через Москву проникают на Русь новые технические усовершенствования, утвердившиеся и вошедшие в обиход в средиземноморских странах и на Востоке. Ограничимся только несколькими, но тем не менее показательными примерами.