Виктор Баранец - Ельцин и его генералы

Безусловно, ее присутствие рядом с министром на совещаниях и в командировках в какой-то степени «облагораживало» мужское общество, в котором не всегда следят за чистотой языка. Но вместе с тем женщина в команде министра долгое время была поводом для скабрезных разговоров и слухов, в которых тесно переплетались правда и ложь…

Агапова добросовестно несла свой пресс-секретарский крест до последнего дня пребывания Грачева в должности. Ушла, как говорится, не с пустыми руками. Грандиозным памятником ее верности министру стала огромная дача в Подмосковье, возведенная за время работы на Арбате…

…Уже вскоре после того, как Грачев возглавил МО, он назначил на высокую должность своего однокашника по академии Генштаба полковника Геннадия Иванова.

Поначалу Грачев намеревался пристроить Иванова на престижные должности в управления МО и ГШ. Но начальники, знавшие, что Геннадий Дмитриевич с Грачевым на короткой ноге, побаивались появления у себя под боком фаворита министра — как бы вскоре не пришлось уступать ему место…

Тогда Грачев специально «под Иванова» создал Управление военного строительства и реформ, которое из-за его некоторых расплывчатых или «притянутых за уши» функций арбатские остряки прозвали «управлением восхода и захода солнца вручную». Грачев замкнул его на себя и поручил дружку всецело заниматься реформой. Иванов стал генералом.

За годы службы на Арбате я не могу припомнить случая, чтобы многие генералы и офицеры МО и ГШ с такой же дружной неприязнью относились к какому-нибудь соседнему коллективу, как к управлению Иванова. И причина была не только в том, что люди всегда и везде не любили фаворитов. Было какое-то «общенародное» неприятие подразделения, которое выдавало продукцию, часто используя интеллектуальный труд специалистов других управлений и отделов. А в Генеральном штабе особенно не привечали «нахлебников».

К тому же раздражение у многих вызвало то, что ивановцы, пользуясь своим привилегированным положением, сумели обойти всех и заполучить земельные наделы в обход комиссии центрального аппарата.

Генерал Иванов производил впечатление человека, умеющего быстро ориентироваться в ситуации, выделять главное, что требовала военно-политическая конъюнктура, и красиво преподносить это министру.

Иногда мне казалось, что Грачев как военного теоретика и универсального специалиста ценит генерала Иванова выше, чем начальника Генерального штаба. Многие долго ломали голову над этим «феноменом» Геннадия Дмитриевича. Он демонстрировал высокую личную преданность министру и умение выжать из своего положения максимальные выгоды. Говорили, что он умеет «заставить министра подписать нужный приказ даже в туалете».

Три года солидное управление, в котором к тому же появилось несколько генеральских должностей, проедало десятки миллионов рублей, сумным видом занимаясь проблемами реформы, которой, по сути, не было.

Ивановцы выдавали за реформу естественное сокращение армии, объективно необходимые перефуппировки войск, носились с умозрительными планами создания территориальных командований и мобильных сил.

Когда Ельцину стало окончательно ясно, что разработанный в военном ведомстве план реформы трещит по швам, то он в весьма резком ключе отозвался о просчетах Министерства обороны в разработке концепции переустройства армии и ее выполнении. Одним из идеологов этой концепции был генерал Иванов. Документ был изначально провальный: концепция военной реформы выглядела материалом для «домашнего пользования» — она не предусматривала крупных мер по линии исполнительных государственных органов, механизмы их реализации. Государство оставалось практически в стороне, реформа сваливалась на плечи самой армии. Грачев концепцию утвердил.

Когда же пришло время подводить итоги, в президентских и правительственных структурах стали искать авторов и требовать отчета от министра. Над управлением Иванова стала нависать черная туча. И тогда был сделан хитрый ход. Министр переименовал Управление военного строительства и реформ в Управление военной политики (опять что-то вроде управления свежего воздуха). После смены вывески Иванова, как говорится, было уже не достать. Многие в Генштабе возмущались: «Зачем же были нужны столь дорогие эксперименты?»

Добился Иванов и другого выигрыша: пользуясь расположением Грачева, он сумел стать одновременно и помощником министра по военной политике, дорос до генерал-лейтенанта…

С Ивановым мне довелось несколько раз тесно поработать при Грачеве и Родионове. Он произвел на меня впечатление веселого, компанейского человека, способного остроумно шутить. Многие за глаза говорили о нем, что «при Грачеве он хорошо пожил».

Вскоре после ухода Грачева управление Иванова расформировали, а самого генерала постигла банальная участь фаворитов ушедших хозяев…

Еще одного однокашника по академии Генштаба полковника Сергея Здорикова Грачев вытянул аж с Сахалина, где он служил в должности заместителя командира корпуса по воспитательной работе. Когда из такого далека на высокую руководящую должность в Москву приезжает офицер, то невольно возникает мысль, что прибыл уникальный специалист в своей области для ликвидации «прорыва». Вроде как Дебейки пригласили в столицу, когда надо было консультировать врачей во время операции на сердце президента…

На такие ассоциации меня наводило то, что ни в Управлении по работе с личным составом, ни во всей златоглавой министр не нашел достойную кандидатуру на должность заместителя, а затем и начальника этого многострадального «департамента», в котором чем хуже обстояли дела, тем чаще меняли руководителей.

Я внимательно присматривался к этому человеку, который по своему должностному положению являлся главным воспитателем в Вооруженных Силах, этаким войсковым Карнеги, Песталоцци или Макаренко. Ожидал увидеть в нем эталон военного педагога: высокая воспитанность, широкий кругозор, культурная речь, тактичность, интеллигентность. Но Уже вскоре пришлось разочароваться: тяжелая сбивчивая речь, незаконченные предложения… Поток сознания.

Особенно запомнилась мне пресс-конференция генерала Здорикова для российских и иностранных журналистов после его возвращения из Чечни. Он иногда выдавал на ней языковые экспромты, которые были похожи на бред нетрезвого человека… Один иностранный журналист сказал мне, что когда сел расшифровывать диктофонную запись, то подумал, что испортилась лента…

Стенограмма выступления генерала словно редкостный детектив передавалась из рук в руки.