Игорь Молотов - Черная дюжина. Общество смелых

Новым ошарашивающим гонцом стал Коля Крюков, ввалившийся в приемную в потертых спортивных штанах и в куртке с драным плечом:

— А где Петрович? Нас таманцы расстреляли на дороге!

Оказалось, что к приему Веденкина в дивизии были готовы — схватить появившегося в штабе Алексея попытался позвонивший командиру дежурный офицер. Но Веденкин успел выбежать, и обе машины проскочили через КПП. Бегущие следом солдаты по приказу офицера открыли огонь. Веденкин на передней машине ушел, а Крюков встал на пробитых колесах. Один из охранников был убит, второй вместе с Колей рванул в лес, где беглецы разделились и побежали в разные стороны. Крюков, отбежав на приличное расстояние, снял форму с шевроном РНЕ, спрятал ее под упавшим деревом и, оставшись в спортивных штанах, вышел к железнодорожной станции.

Радость дневной победы постепенно сменилась тревожным ожиданием, неуверенностью и настороженностью. Некоторые из бойцов уходили домой: одни, неловко оправдываясь, говорили, что придут утром, часть же исчезала молча, их отсутствие замечали командиры групп. Я никого не отговаривал и не останавливал. Каждый делал свой выбор сам.

Возвращались наши лазутчики. У Кремля были отмечены огневые точки, суетились солдаты, стояли армейские машины. Возле Моссовета кипел митинг демократов, куда затесались наши парни. В толпе говорили о тысяче автоматов, которые Шойгу передал Гайдару со складов МЧС и которые собирались раздавать для «защиты свободной России».

У здания Министерства обороны расположилась бригада спецназа ГРУ из Чучкова, офицер спецназовцев охотно объяснял нашим гонцам, что стрелять они будут только в ответ и ни на какой штурм не пойдут. И добавил, что, по слухам из МО, Ельцин и Коржаков Грачева уломали, и Паша ищет добровольцев в Подмосковье, обещая от имени Ельцина квартиры, деньги и звезды.

В. Поваров пытался вступить в переговоры с одним из РОВД, но менты задраили все люки и в контакт не вступали. Но в целом по Москве было тихо — работали магазины и транспорт, все дороги были свободны, спокойно ходили люди.

Я уже собирался пойти с докладом, как в приемную прибежал тяжело пыхтящий ополченец. Мужик был перепуган так, как будто в сортире из своей ширинки чужой член вытащил:

— Там… по набережной к нам… толпа… «Бейтар» и демократы… у них флаги — наши, США и Израиля. И еще собак ведут!

— Ты их сам видел? Собак, флаги?

— Не, мне передали и к вам послали.

Понятно. «Сам я Карузо не слушал, но мне Изя по телефону напел». Я отправил к набережной трех человек с автоматами, приказав бить под ноги и стараться никого не задеть. Вскоре вдали послышались короткие очереди, прихватив еще группу бойцов, я пошел на выстрелы. С первой группой мы где-то разминулись в темноте, а на набережной было уже пусто, только на валявшихся флагах, приплясывая, веселился кем-то брошенный бультерьер с мотающимся поводком…

Ночью площадь заметно опустела — сидели у костров женщины из палаток и пришедшие к ним подруги-патриотки, ополченцы и казаки вновь наваливали баррикады, наши бойцы зачем-то стали рыть окоп посередине площади.

Около двух часов ночи к баррикадам подъехал Володя Кузьменко с двумя нашими инструкторами из десанта. Они рассказали, что Щелковское шоссе перегорожено в нескольких местах постами ОМОНа, весь транспорт обыскивают и почти всех разворачивают, задерживая подозрительных. Сами они проскочили по «тропе братков» через Лосиный остров. Десантники просили отвести их к Ачалову, что я и сделал. Генерал лежал на диване, вытянув больную ногу на стул.

— А-а, капитан! Помню, видел в Афгане… С чем пришли?

Ребята представились и предложили отправить с ними пару машин с людьми, обещая снабдить их оружием со склада бригады. Ачалов помолчал, думая, потом сказал, что уже поздно.

И добавил:

— Поднимите лучшую роту с оружием и приедете сюда. Сможете?

Десантники обещали попробовать. Мы вышли на площадь, и один из офицеров, комбат, спросил:

— Ну, что? Поднимать роту?

Я ответил, что и это поздно. Дверка мышеловки уже почти захлопнулась и, судя по подготовке Кремля, войнушки нам не избежать. Можно было предпринять какие-то упреждающие удары, но Руцкой что-то высиживал в гнезде кабинета. Бросить все и уйти спокойно домой уже нельзя — обгадимся перед всем миром, сейчас сбежать перед боем означало похоронить и всю организацию, и саму идею русского национал-социализма.

— А вам-то положить тут роту пацанов из-за этого говна вовсе не к лицу.

Володя предложил переговорить об оружии с братвой, но я отказался. Мы простились и ребята, понурые, уехали.

Я пошел в приемную. Было видно, что оставшиеся парни понимают, что нас тут ждет, но стараются быть спокойными и нарочито дисциплинированными. Я вглядывался в их лица, знакомые по съездам, поездкам, тренировкам и старался не думать о том, что многих, возможно, больше не увижу. По любому, впрочем, варианту — могли не увидеть и меня, так как отсиживаться в предбаннике штаба я не собирался. Вообще, поражали какой-то одухотворенностью все оставшиеся рядовые защитники Белого дома, которые не ждали от чужой возни у кормушки ни чинов, ни званий, им не обещали кусочка Родины на прокорм или скважину в тундре, перед ними не трясли ключами от квартир или охапкой долларов на оглобле.

Что заставило остаться у ночных костров «трудовичек» Анпилова, тайком похаживающих в церковную палатку, казаков, обсуждавших на своей «Заставе» мэрию и Останкино, привирая по святому казачьему обычаю, совсем не геройского вида ополченцев с московских спальных окраин?

Зюганов сваливает все на классовую борьбу и верность делу Ильича, который писал что-то вроде: «Мысль, овладевшая массами с особым цинизмом и в извращенной форме — явно архидельная мысль!» Но у меня нет простых ответов…

Мы с помощниками пересмотрели все бумаги штаба, записи, копии списков, часть тут же сожгли во дворе, часть упаковали в сумку и передали одной из женщин с просьбой увезти ее домой с открытием метро. Предосторожности были не лишними — впоследствии членов РНЕ вызывали на допросы по спискам, найденным в столе Макашова: на выдачу оружия с паспортными данными, на получение противогазов, по графикам смен в карауле. Но к тому времени мы уже восстановили связь и оповещенные бойцы на допросах говорили, что был, получал, в караулы ходил, но после прорыва блокады все сдал и домой ушел — борщ кушать и с женой дружить.

С учетом темноты мы ждали нападения с 4 до 6 утра, но, когда прошли эти сроки и стало почти светло, где-то в 6.30 я пошел в штаб Ачалова узнать обстановку. На площади людей почти не было, все разбрелись по палаткам, лишь на баррикадах виднелись фигуры дозорных. Было сыро и холодно. В штабе Ачалова тоже все было спокойно — ночью вынесли все документы, ребята из охраны заваривали чай, перешучивались.