Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.

Если документальные свидетельства, относящиеся к правовым условиям существования новых деревень (о чем шла речь в предыдущей главе), достаточно многочисленны и пространны, что вполне объяснимо, то механизм миграции можно восстановить силой воображения, но не на основе документов, которых на этот счет почти не сохранилось. Переселенцы наверняка делали какие-то распоряжения по поводу оставляемого в родных местах имущества, транспорта для переезда на новое место и получения там новой собственности; им наверняка требовалась информация и на первое время поддержка; однако из существующих свидетельств можно составить лишь самое общее представление об этих процессах жизненной важности. Так, нам известно, что в 1210 году братья Петр и Фортуний Гарсиа продали свою землю монастырю Санто Доминго де ла Кальсада за 166 морабетинов (morabetinos), поскольку «желали уехать и присоединиться к новым поселенцам в Мойе (volentes ire ad populationem Mohie)» {440} 440 Cartularies de Santo Domingo de la Calzada, ed. Agustin Ubieto Arteta (Saragossa, 1978), no. 99, p. 82. . Нам не известно доподлинно, сколько земли они продали, на каких условиях получили надел в Мойе и была ли им вообще какая-то выгода от такого обмена, в долгосрочном или сиюминутном плане. Даже в наши дни нелегко проследить судьбу иммигрантов в каждом конкретном случае от отправной точки до конечной цели. Когда же речь идет о Средних веках, это практически невозможно. Упоминания о переселенцах, покидающих родной дом, как в случае с братьями Гарсиа, встречаются крайне редко. Выходит, что картину реального процесса переселения той эпохи мы можем воссоздать лишь в самом общем и весьма умозрительном плане. Тем не менее постараемся сделать все, что в наших силах.

Для начала представим себе крестьянина, надумавшего переселиться в другие края, и колониального землевладельца, решившего привлечь держателей. Предположим, первый — младший сын своих родителей, либо преступник, или же просто человек, движимый голодом, как «многие, оставившие свои поля в годину великого голода в Германии и искавшие прибежища в Польше» в 1264 году {441} 441 Annales Wratislavienses antique and Annales magistratus Wratislaviensis, ed. Wilhelm Amdt, MGH, SS 19 (Hanover, 1866), pp. 526–31, at p. 528. . Естественно, между землевладельцем и этим потенциальным контингентом переселенцев должен был существовать какой-то обмен информацией. Такой обмен мог происходить неофициально в виде циркулировавших среди путешественников слухов, однако более надежным каналом была целенаправленная пропаганда. Восточногерманские феодалы, желая заселить и освоить свои владения в малолюдных приграничных районах либо недавно завоеванных территориях, нередко проводили в обжитых областях западной Германии целые кампании по привлечению поселенцев. Одним из ранних примеров такого рода может служить Випрехт Гройцшский, «правитель областей, населенных сорбами», который приблизительно в 1104 году «организовал расчистку новых земель в епархии Мерзебург». После этого он двинулся во Франконию, где жила его мать со вторым мужем, и «многих франконских крестьян увел с собой и повелел им возделывать эти земли после того, как расчистят их от леса, и владеть ими с правом наследования» {442} 442 Frutolfi et Ekkehardi Chronica пес поп Anonymi Chronica imperatorum, ed. Franz-Josef Schmale and Irene Schmale-Ott (AQ 15, Darmstadt, 1972), p. 198; Annales Pegavienses, MGH, SS 16, p. 247. .

Особенно живо картину ряда энергичных мероприятий по набору поселенцев рисует «Славянская Хроника» Гельмольда Босаусского, написанная в 70-х годах XII века. Он описывает освоение недавно завоеванной Вагрии (Восточный Гольштейн), предпринятое по инициативе графа Адольфа II в 40-х годах XII века:

«Поскольку земля была необитаема, он разослал повсюду гонцов — во Фландрию, Голландию, Утрехт, Вестфалию и Фризию, призывая всех, кто испытывает нехватку земли для пашни, прийти со своими семьями и занять эту хорошую и обширную землю, которая плодородна, полна зверя и рыбы и удобна для пастбищ… Вняв этому призыву, бес численное множество людей разных племен поднялись с места и с семьями и пожитками двинулись в Вагрию к графу Адольфу, дабы получить обещанную им землю» {443} 443 Цит. по кн.: Helmold of Bosau, Chronica Slavorum 1.57, ed. Heinz Stoob (АО 19, Darmstadt, rev. ed., 1973), p. 210. (Имеется рус. издание: Гельмольд Славянская хроника. М., 1963, 299 с.) .

В последующие десятилетия такую политику восприняли и другие немецкие землевладельцы. Альбрехт Медведь Бранденбургский

«послал гонцов в Утрехт и на берега Рейна, а особенно — в те края, где люди страдают от близости океана, то есть в Голландию, Зеландию и Фландрию, и те привели большое количество людей, которые поселились в крепостях и городах славян» {444} 444 ibid. 1.89, ed. Stoob, p. 312. .

Какое-то представление об этих вербовочных предприятиях дает документ 1108 года, содержащий призыв к влиятельным мужам Вестфалии, Лотарингии и Фландрии помочь в завоевании земли вендов. Текст адресован не столько крестьянам, сколько господам, однако вероятнее всего, что эти две категории имели в отношении земли схожие интересы:

«Эти язычники — худшие из людей, но земля их — самая лучшая, с дичью, медом и хлебом. Если ее начать обрабатывать, она будет приносить столько, сколько не приносит ни одна другая земля. Так говорят люди знающие. Итак, о саксонцы, франконцы, лотарингцы и фламандцы, здесь сможете вы и спасти свои души, и при желании получить прекрасную землю для освоения» {445} 445 Helbig & Weinrich 1, no. 19, pp. 96–102. .

Упоминание о землях Восточной Европы в связи с их плодородием и необжитостью часто встречается в западноевропейских источниках. Венгрия, писал дядюшка германского императора Фридриха Барбароссы Огго Фрейзингенский, «славится как красивой природой, так и плодородием пашни». Однако, сетует он, «поля ее едва ли видели мотыгу или плуг», и недоумевает, какой волею «эта дивная земля оказалась в руках не людей, а чудищ в человеческом обличье» {446} 446 Gesta Friderici I imperatoris 1.32, ed. Georg Waitz and Bemhard von Simson (SRG, Hanover and Leipzig, 1912), pp. 49–50. . Французский монах Одо из Дойля, проезжая приграничные области Венгрии и Болгарии, замечал, что они «изобилуют тем, что дает сама природа и могло бы поддерживать поселенцев, ежели бы здесь были таковые» {447} 447 De profectione Ludovici VII in Orientem 2, ed. and tr. Virginia G. Berry (New York, 1948), p. 32. .

Замечателен другой эпизод «Хроники» Гельмольда, проливающий некоторый, пусть неяркий, свет на рудиментарный механизм переселения. Описывая нападение славян-язычников на колонию фризов в Сюзеле (Вагрия), недалеко от балтийского побережья, он пишет, что хотя численность переселенцев и составляла 400 с лишним человек, но «когда явились славяне, в крепости не насчиталось и сотни, ибо все остальные к этому моменту отправились на старое местожительства распорядиться насчет остававшейся там земли» (ceteris in patriam reversis propter ordinandum peculium illic relictum) {448} 448 Цит. по кн.: Helmold, Chronica Slavorum 1.64, ed. Stoob, pp. 224–6. (Имеется рус. издание: Гельмольд Славянская хроника. М., 1963.) . Расстояние было не столь велико: из Фризии можно было за неделю добраться до Балтики, — однако на этом примере, быть может, единственном в своем роде, мы видим, что переселенцы ездили туда-сюда, устраивались на новом месте, возвращались назад, чтобы уладить какие-то дела, а потом снова отправлялись на восток. В некоторых случаях, особенно если оставленный надел был солидным, такая связь между старым и новым домом могла быть регулярной. Так, фуэро (закон) Толедо XII века предусматривает для гражданина возможность поездок во Францию, Кастилию или Галисию, либо посещения им «своих земель по ту сторону гор» в зимнее время {449} 449 Alfonso Garcia-Gallo, 'Los Fueros de Toledo', Anuario de bistorta del derecho espanol 45 (1975), pp. 341–488, at p. 475. .