Николай Коняев - Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости

«Он, — подтверждает Е. С. Кобылинский, — прибежал на место, разнес солдата и в резкой форме сделал замечание Алексею Николаевичу. Мальчик обиделся на это и жаловался мне, что Никольский «кричал» на него».

Столь же невозмутимо относился Василий Семенович и к мерзким издевательствам над детьми солдат, которых сам и «образовал». В своих же воспоминаниях он говорит, что по отношению к узникам «поведение отряда было почти рыцарским».

Каким-то удивительным образом в это «рыцарство» входила яма для отбросов, выкопанная солдатами прямо под окнами княжон и Александры Федоровны, и те отвратительные по цинизму надписи, которыми покрывали солдаты доску детских качелей.

Еще меньше щадили «образованные» Панкратовым солдаты чувства самого государя.

Однажды государь надел черкеску, на которой у него был кинжал, и солдаты немедленно потребовали, чтобы государя обыскали.

— У них оружие! — кричали они.

Потом солдаты вынесли решение, чтобы снял офицерские погоны и государь…

И снова поражаешься мужественной сдержанности государя.

Какая мудрость требовалась ему, что успокоить детей, подвергающихся хамскому обращению, какая сила требовалась, чтобы не сорваться, когда его унижали на глазах детей! А ведь к этому и подталкивали его и солдаты, и Никольский, и сам Панкратов… Им хотелось, чтобы вчерашний император стал смешным и жалким в бессильной ярости.

Государь выстоял.

Поразительно, но и на фотографиях, сделанных уже в заключении, мы видим человека не только не потерявшего ничего из своего достоинства, но более того, еще более укрупнившегося, человека, стоящего неизмеримо выше всех своих мучителей…

И чему он учил сына?

Истории…

Но что такое учить истории наследника престола, когда свой урок в это время дает сама история?

«17 ноября. Такая же неприятная погода с пронизывающим ветром. Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и в Москве!

Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени.

18 ноября. Получилось невероятнейшее известие о том, что какие-то трое парламентеров нашей 5-й армии ездили к германцам впереди Двинска и подписали предварительные с ними условия перемирия!»

Мы знаем, что и для великих княжон и для царевича Алексея жизнь в Тобольске, в этом отгороженном дворе с небольшим садом, в окружении всегда одних и тех же людей, была поразительно скучной.

Об этом и княжны, и царевич писали в письмах, но при этом никаких вспышек протеста, противоречия родителям, на которые сам того не понимая и подвигал их В. С. Панкратов, с их стороны не было.

«Живем тихо и дружно», — писал государь в письме великой княгине Ксении Александровне, и это, наверное, главное чудо, которое сумел сотворить Помазанник Божий в Тобольске. Он научил детей той силе и тому мужеству, которая может дать только истинная вера, он научил их смирению и жертвенности собою ради других. Не в мгновение высокого подвига, а ежедневно, ежечасно.

И царевич Алексей, и великие княжны, как мы знаем, выдержали экзамен по отцовскому уроку.

Как выдержал его и сам государь.

20 октября 1917 года государь записал:

«Сегодня уже 23-я годовщина кончины дорогого папа и вот при каких обстоятельствах приходится ее переживать!

Боже, как тяжело за бедную Россию! Вечером до обеда была отслужена заупокойная всенощная».

20 октября 1894 года в Ливадии оборвалась жизнь императора Александра III и тогда в дневнике Николая II тоже появилась запись:

«Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал к себе нашего обожаемого, горячо любимого Папа. Голова кругом идет, верить не хочется — кажется до того неправдоподобной ужасная действительность. Все утро мы провели наверху около него! Дыхание было затруднено, требовалось все время давать ему вдыхать кислород. Около половины третьего он причастился Святых Тайн. Вскоре начались легкие судороги… и конец быстро настал! О. Иоанн больше часу стоял у его изголовья и держал его голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни!»

Две дневниковые записи…

Одна сделана будущим государем, другая — бывшим. Между ними — все правление последнего русского императора.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский тоже оставил в своем дневнике запись о 20 октября 1894 года…

«Он тихо скончался. Вся Семья Царская безмолвно с покорностью воле Всевышнего преклонила колени. Душа же Помазанника Божия тихо отошла ко Господу, и я снял руки свои с главы Его, на которой выступил холодный пот.

Не плачь и не сетуй, Россия! Хотя ты не вымолила у Бога исцеления своему царю, но вымолила зато тихую, христианскую кончину, и добрый конец увенчал славную Его жизнь, а это дороже всего!»

Вглядимся еще раз в картину происходившего 20 октября 1894 года в спальне Малого дворца в Ливадии…

Неподвижно застыл объятый волнением наследник престола, будущий царь-мученик Николай II…

На постели — умирающий император Александр III…

У изголовья — святой праведный отец Иоанн Кронштадтский. Его руки сжимают голову умирающего императора…

«Молясь, мы непременно должны взять в свою власть сердце и обратить его к Господу, но никогда не допускать ни одного возгласа к Богу, не исходящего из глубины сердца», — говорил Иоанн Кронштадтский, и сейчас его глубокой молитвою и совершалось то, что дороже всего…

Святой праведный Иоанн Кронштадтский

Величественная, исполненная высокого значения картина…

И это оттуда, из небесной выси звучат слова святого:

— Не плачь и не сетуй, Россия…

Теперь не было рядом с Николаем II такого молитвенника.

Теперь, чтобы зазвучала эта молитва о России, нужно было самому стать святым.

Свидетельство тому, что эта молитва начала звучать в государе, слова из его дневниковой записи в этот день: «Боже, как тяжело за бедную Россию!». Слова эти перекликаются со словами Иоанна Кронштадтского и как бы продолжают их, вмещая в себя и будущий мученический путь государя.

Свидетельство тому, что эта молитва царя-мученика нашла отзвук и в России, — присланное в эти октябрьские дни в Тобольск стихотворение Сергея Сергеевича Бехтеева «Молитва»: