В. Сиповский - Родная старина Книга 2 Отечественная история с XIV по XVI столетие

Конечно, царю особенно тяжко было видеть, что те люди, которых он глубоко уважал, с которыми делил свою душу, склонялись на сторону врагов его только потому, как он думал, что не ладили с братьями царицы. Он не думал, что Сильвестр и Адашев, оставаясь вполне преданными ему, могли думать и о благе всего народа, могли искренно бояться боярского правления, от которого только что успела отдохнуть Русская земля.

Недоверие даже к близким людям, подозрительность, опасливость, которые улеглись было в душе Ивана Васильевича, снова заговорили в нем, но пока еще он не трогал ни Сильвестра, ни Адашева, ни близких к ним людей.

Царь дал обет по выздоровлении поехать на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь и в начале весны отправился в путь. Вопреки совету Максима Грека, к которому заехал он в Троицкий монастырь, он продолжал путь с женой и малюткой-сыном.

На пути царь заехал в Песношский монастырь, где жил в заточении Вассиан Топорков, бывший коломенский епископ и любимец Василия Ивановича. Попал в заточение он во время боярского управления. Курбский рассказывает, будто Иван Васильевич, беседуя с Вассианом, спросил у него:

— Как должен я царствовать, чтобы вельмож своих держать в послушании?

А Вассиан в ответ царю прошептал: — Если хочешь быть самодержцем, не держи при себе ни одного советника, который был бы умнее тебя: если так станешь поступать, то будешь тверд на царстве и все будет в твоих руках; если же будешь иметь при себе людей умнее себя, то будешь поневоле слушаться их.

— И сам отец мой, если бы жив был, не дал бы мне такого полезного совета! — сказал царь и поцеловал руку хитрому старцу, умевшему угадать, что придется особенно по сердцу ему.

Курбский говорит, будто бы от этого злостного совета и началась беда; но и раньше уже, как сказано, царь стал враждебно смотреть на бояр.

Поездка царя на богомолье кончилась несчастием: маленький сын его скончался.

Хотя Сильвестр и Адашев все еще были близки к государю, но холодность его к ним заметно возрастала. Опека этих людей, превосходство которых над собою он чувствовал, тяготила его; притом были, конечно, и люди, которые возбуждали его против Сильвестра и Адашева, наговаривали на них. Так дело шло до весны 1560 года.

Прежние любимцы и ближайшие советники царя скоро и сами почувствовали неловкость своего положения… Адашев отправился воеводою в Ливонию, где шла тогда война, а Сильвестр удалился в Кириллов монастырь.

В этом же 1560 году на царя обрушилось новое несчастие: любимая супруга его царица Анастасия скончалась. Он был в большом горе. Этим печальным случаем воспользовались недруги Сильвестра и Адашева, чтобы доконать их — пустили в ход молву, что Анастасия изведена их чарами…

Хоть и нелепы были эти россказни, но нашлись люди, готовые верить им, тем более что покойная царица была не в ладах с Сильвестром и Адашевым. Слушал эти россказни и сам царь. Узнав о клевете, изгнанники писали к царю, умоляли его, чтобы наряжен был суд, чтобы дали им очную ставку с клеветниками; но последние, конечно, пуще всего боялись встретиться лицом к лицу с обвиненными, которые, несомненно, доказали бы всю нелепость гнусной клеветы.

Стали тогда враги Сильвестра и Адашева выговаривать царю, что этих изгнанников опасно ему и на глаза себе пускать; что они одним взором своим могут снова заворожить его, поработить по-прежнему его царскую волю своей. Пугали царя и тем, что народ и войско очень расположены к Сильвестру и Адашеву и может подняться из-за них мятеж.

Ненавистники прежних царских любимцев старались подействовать на царя и страхом, и лестью; говорили ему между прочим о них:

— Они тебя держали до сих пор как в оковах. По их приказу ты пил и ел; ни в чем они не давали тебе воли, ни в большом, ни в малом, не давали тебе ни людей твоих миловать, ни царством твоим владеть. Если бы не они при тебе были и не держали тебя как в узде, то ты владел бы теперь почти всею вселенною. Теперь, когда ты отогнал их от себя, то пришел в свой разум, открылись твои очи, смотришь свободно на свое царство и сам один управляешь им.

Подобные речи, конечно, приходились по душе самолюбивому Ивану Васильевичу.

Суд над Сильвестром и Адашевым был произведен заочно, несмотря на заявление митрополита и еще нескольких благомыслящих людей, что надо призвать и выслушать подсудимых; их заочно и без явных улик признали виновными. Сильвестр был сослан в Соловецкий монастырь, а Адашева заключили в Дерпте, где он месяца через два и умер от горячки. Враги его распустили молву, будто он не мог вынести, что измена его открыта, и отравился ядом.

Недруги Сильвестра и Адашева торжествовали.

Иные люди стали теперь подле царя, иные и порядки начались. Хотел царь быть настоящим самодержцем, но, на беду, был рабом своих страстей. Пока были пред его глазами люди высокого ума, ревнители добра и правды, и он проникался добром и правдою, уважал своих умных советников, свои помыслы направлял ко благу народа… Суровый Сильвестр умел в душу царя вселить чувство страха Божия, умел действовать на его пугливую совесть; любящая и любимая его супруга Анастасия своею любовью и кротостью смиряла буйные порывы его. Но вот не стало подле него ни жены, ни Сильвестра, ни других добрых советников. Хотя царь уважал и любил их, но без них сначала ему стало как будто легче, словно тяжелая обуза свалилась с плеч его: слишком самолюбивым людям обидно видеть подле себя лиц, превосходящих их умом или нравственным достоинством; превосходство других словно их давит. А Иван Васильевич был страшно самолюбив. Новые советники его вовсе не походили на прежних: это были люди своекорыстные, думавшие только о себе, ничтожные по уму, мелкие по чувствам, низкие льстецы. Уважать подобных людей царь не мог, быть может, в душе даже презирал их, но они сделались необходимы для него: они умели ловко потакать страстям и склонностям его, умели приятно щекотать его самолюбие и успокаивать тревоги его совести.

Прихотливый, непостоянный нрав Ивана требовал перемены ощущений, разгула, удалых потех… При жизни жены и при Сильвестре, который, надо полагать, и в царском доме старался водворить «праведную» и «порядливую» жизнь по правилам «Домостроя», не было простору царю; теперь же нрав его развернулся во всей своей силе… В разгуле и попойках он хотел забыть и утрату любимой жены, и «унизительный плен у лихих чаровников — Сильвестра и Адашева», как старались уверить царя новые его советники.