В. Сиповский - Родная старина Книга 2 Отечественная история с XIV по XVI столетие

Порешил Иван Васильевич свести счеты и с Ливонией. Не забыл он ливонских происков по делу Шлитте; но был и другой предлог к войне. Лет пятьдесят уже прошло с тех пор, как Ливония не платила Москве условленной раньше дани. Московские государи, занятые другими, более важными делами, оставляли Ливонию в покое, не выправляли этой дани. В 1554 году Иван Васильевич потребовал уплаты ее за все пятьдесят лет.

Московские бояре говорили ливонским послам: — Ливонская земля — извечная отчина великих князей, и ливонцы должны платить дань.

Ливония в это время находилась в жалком состоянии. Цветущая пора ордена меченосцев миновала. Рыцари уже не были прежними грозными бойцами: они обратились в богатых помещиков, баронов, живших в свое удовольствие, в неге и в роскоши на счет порабощенного народа. Простой народ — латыши и финны — ненавидели своих владык-немцев. Бароны враждовали с духовенством, не ладили и между собой. Торговые города стремились к полной независимости. Все шло врозь в Ливонии, и потому она была легкой добычей.

В Москве хорошо это понимали; царь решил добывать Ливонию. Не осмелились литовцы отказаться от уплаты дани; епископ Дерптский обязался в три года уплатить ее, но исполнить обязательства не смог. Уже при заключении этого договора на сейме русский посол грозил: — Не будете платить дани государю моему — сам соберет!

Срочные три года прошли, а дань не была выплачена.

В 1557 году явились в Москву ливонские послы без денег с просьбой, чтоб дань была с них сложена.

От имени царя было им объявлено, что договор ими нарушен, и если дань не уплачивается, то государь будет ее, «положа упование на Бога, сам искать на магистре и на всей Ливонской земле». Послов он не пустил к себе и на глаза.

Испуганные ливонцы снарядили новое посольство к царю просить хоть об уменьшении дани. Переговоры опять не привели ни к чему: послы приехали с пустыми руками. Один из немецких летописцев рассказывает, будто ливонских послов пред их отъездом в насмешку пригласили к царскому столу и подали им пустые блюда.

Большое войско, состоящее более чем наполовину из татар, по приказу царя вторглось в начале 1558 года в Ливонию. Началось страшное разорение на пространстве 200 верст; побивали нещадно не только вооруженные отряды, но и жителей немецкого происхождения.

После этого нашествия начальники русской рати: Шиг-Алей, бояре и воеводы послали ливонскому магистру грамоту, в которой говорилось: «За ваше неисправление и клятвопреступление государь послал на вас войну, кровь пролилась от вас. Если хотите исправиться и кровь унять, то присылайте к государю с челобитьем, а мы все станем за вас просить».

На Ливонском сейме решено было искать во что бы то ни стало мира с царем. Кое-как с большим трудом собрали деньги для уплаты дани. Положение Ливонии было плачевное: не было ни средств, ни войска, ни того единодушия, какое необходимо для стойкого отпора сильному врагу. Царь согласился на переговоры и приказал было прекратить войну. Но жители города Нарвы, несмотря на остановку с русской стороны военных действий, продолжали обстреливать соседнюю русскую крепость Ивангород, и потому война продолжалась.

Послам ливонским, прибывшим в Москву, бояре заявили: — Если ваш магистр и все рыцари и бискупы (епископы) хотят отворотить гнев государя и его силу ратную от своей земли, пусть сделают так, как сделали царь казанский и астраханский, пусть сами явятся к царю и ударят челом всею ливонскою землею, а потом поступят так, как будет угодно царю.

Требовалась, значит, от ливонцев полная покорность, а они рассчитывали было, уплатив дань, остаться по-старому в независимости от Москвы. Хотя потом в переговорах были сделаны некоторые уступки в пользу Ливонии, но все же мир не мог состояться.

Война со всеми ее ужасами продолжалась. Некоторые города сдавались без отпора, другие взяты были осадой или с бою. Ливония гибла под ударами русских. Обороняться ей было невмочь. Напрасно лучшие из ливонцев призывали своих соотечественников к пожертвованию имуществом, говорили о необходимости единодушия, указывали на то, что на чужую помощь рассчитывать нечего, что чужой защитник Ливонии будет вместе с тем и ее поработителем. Напрасно раздавались горячие речи. Проповедовалось это «глухим», по словам современника.

Бросились ливонцы за помощью во все стороны: обратились к германскому императору, но безуспешно: им отвечали, что «ему невозможно все христианство на всех местах даже от одних турок оборонять». Дания, Швеция и Польша обещали на просьбу ливонцев помочь своим посредничеством; но это ни к чему не привело.

— Ливония — земля царская, — отвечали в Москве польскому послу, когда тот заикнулся было о Ливонии, — царь наказывает своих строптивых подданных.

— Захочет магистр государева жалованья, — отвечал царь на просьбу магистра унять войну, — то он сам бил бы челом, а по его челобитью смотря, и государь его пожалует!

А уже Нарва, Нейгауз, Дерпт и другие города, всего до двадцати, были взяты русскими. Спасения ливонцам не было!..

Тогда решено было отдаться под власть польского короля: ливонское дворянство рассчитывало, что ему будет легче под зависимостью магнатской Польши, чем Москвы. Магистр Кеттлер получил в наследственное владение Курляндию — земли к западу от Двины. Остров Эзель попал под власть Дании, а Ревель — Швеции. Польский король обязался по договору 1561 года защищать Ливонию от Москвы.

Войны с Польшей царю нельзя было миновать. В эту пору начинаются в Москве новые порядки.

То время, когда Сильвестр и Адашев были близки к Ивану Васильевичу, считается лучшею порою его царствования.

Современники не находят слов для похвалы царю: к вельможам, к народу был он, говорит летописец, ласков, всех награждал по достоинству, к бедным был щедр и милостив; заботы его были всецело отданы народному благу. Иноземцы, знавшие его или слышавшие о нем от очевидцев, не меньше хвалят его. Царь Иоанн, пишут они, затмил своих предков и могуществом, и добродетелью. Много у него внешних врагов, но все они ужасаются русского имени. К подданным он снисходителен, приветлив, любит разговаривать с ними, часто дает им обеды во дворце и, несмотря на то, умеет быть повелительным — скажет боярину: «Иди!» — и тот бежит; изъявит свою досаду вельможе — и тот в отчаянии и так далее. Словом, нет народа в Европе более русских преданного своему государю, которого они равно и страшатся, и любят.