В. Сиповский - Родная старина Книга 2 Отечественная история с XIV по XVI столетие

В другой песне народ представляет по-своему и ужас побоища:

Пять лет пришлось еще русским воевать в Казанской области, чтобы окончательно покорить обитавшие здесь полудикие племена: мордву, черемису, вотяков, чувашей и башкирцев. Мешали русским утвердиться в Приволжье и орды ногайских татар; их подбивал к борьбе с русскими турецкий султан: трудно было мусульманам примириться с мыслью, что богатый край уходит из их рук и многие магометане становятся данниками христиан. К счастью для Москвы, ногаи не могли действовать дружно: постоянные распри и раздоры шли между их князьями: иные из них искали даже сами защиты Москвы и боролись против своих же единоверцев.

Один из этих ханов искал помощи московского царя против астраханского хана Ямгурчея, с которым были у царя и без того свои счеты: в Астрахани оскорбили и ограбили русского посла; притом Ямгурчей дружил с крымским ханом, врагом Москвы. В 1554 году русская рать в тридцать тысяч человек под начальством князя Пронского спустилась по Волге под Астрахань. Хан бежал, даже и не пытался обороняться, и город занят был совсем без боя. Сначала посажен был здесь ханом подручник московского царя — Дербыш, обязанный платить дань; но когда он стал кривить душой, тайно сноситься с Крымом, то был изгнан в 1556 году, и Астрахань окончательно присоединена к Москве. Теперь вся Волга с ее устьем была в руках русских.

Крымский хан не сумел помешать русским утвердиться ни в Казани, ни в Астрахани, но сильно злобился и старался всячески вредить русским — искал всякого удобного случая внезапно напасть на русские окраины.

Сильно страдал народ от этих разбойничьих наездов. Татары свирепствовали, как и встарь: села и города выжигали, жителей одних избивали, других целыми толпами угоняли к себе в неволю. Русские ставили, как и прежде, по всей южной окраине острожки, устраивали засеки в лесах против пути, рыли рвы, заваливали дороги срубленным лесом, даже в реках по дну вколачивали острые колья по тем местам, где можно было перейти вброд. Царь приказал усилить сторожевые отряды по южной границе. Но что особенно важно — с этого времени и русские стали донимать крымцев внезапными наездами на их земли. Легкие отряды удальцов спускались по Дону или по Днепру и громили улусы в самом Крыму. Иногда эти наезды были очень удачны: так, в 1559 году Даниил Адашев с небольшой легкой ратью пробрался в самый Крым и наделал крымцам большого переполоха, разгромил несколько улусов и вывел из плена много русского люда.

В это время на Дону и на Днепре складывалось уже сильное казачество, с которым все труднее и труднее было справляться крымцам. Легкие казацкие отряды нередко спускались на челнах по рекам, нежданно-негаданно являлись в Крыму и хозяйничали там так же, как татары на Руси.

«Старые обычаи поисшатались» — вот на что указывали на Стоглавом соборе как на главную причину всех церковных неурядиц. Восстановить старые порядки и сохранять их во всей их чистоте стало главною задачей духовенства. Из писателей того времени разве только один Максим Грек вполне ясно понимал, что этого мало и русским необходимо более всего просвещение, пробуждение живой мысли… Другие же самые видные писатели искали спасения только в соблюдении «святой старины».

Весьма важным памятником этого времени надо считать «Четьи-Минеи» митрополита Макария. В этом огромном труде (12 больших книг) собраны были жития святых, слова и поучения на их праздники, их творения всякого рода, целые книги Святого Писания и толкования на них. Двенадцать лет под руководством Макария трудились переписчики над этим сборником. Другой труд тоже очень важный — это «Кормчая книга» — сборник церковных законов, постановлений и правил русских князей и святителей. Наконец, Макарию приписывают и составление сборника сведений по русской истории под названием «Степенной книги». Все эти труды представляли опору для сохранения старины, давали духовное оружие для борьбы с разными «новшествами» и «мнениями», которых боялись пуще огня; о них даже говорили: «всем страстям мать — мнение; мнение — второе падение», боялись тем более, что в ту пору на Западе «новшества» и «мнения» «люторской ереси» расшатали старый строй церкви.

Но как ни заботились о том, чтобы никакие «мнения» не проникли в Русскую землю, все-таки в это время (1553 год) проявилась здесь ересь Матвея Башкина и Феодосия Косого. Башкин наслушался «западных умствований» и сам стал по своему разуму объяснять Священное Писание и говорить «недоуменные речи» и нашел себе последователей в Москве. Ересь, однако, была открыта, созван был собор для суда над еретиками. Оказалось, что они, подобно жидовствующим, отвергали божество Сына и равенство Его с Богом Отцом, таинство причащения и покаяния, почитание икон, святых и прочее. Феодосий Косой, монах Кириллова монастыря, зашел в ереси еще дальше.

Башкина и его сторонников разослали по монастырским тюрьмам. Феодосию, однако, удалось бежать в Литву, где он продолжал распространять свою ересь. Особенно сильно писал против еретиков Зиновий Отенский (Отень монастырь недалеко от Новгорода).

Борьба с ересью, желание сохранить незыблемо старину заставляли более всего подумать о том, как бы церковные, богослужебные книги охранить от порчи: книги на Руси тогда были по-прежнему рукописные. Обыкновенно при монастырях и при епископах были «доброписцы», которые занимались перепискою книг из усердия и любви к делу. Кроме того, были в городах писцы, которые промышляли перепискою как богослужебных, так и всяких «четьих книг», которые продавались обыкновенно на торжищах.

Когда по взятии Казани стали строить в новозавоеванной земле новые церкви, то потребовалось много богослужебных книг, и царь приказал скупать их — оказалось, что из огромного числа купленных рукописных книг очень немногие были годными; в других же было так много пропусков, ошибок, описок, искажений, ненамеренных и намеренных, что исправить их не было возможности. Это обстоятельство, по мнению некоторых, навело царя на мысль завести в Москве книгопечатание. Уже сто лет прошло с тех пор, как типографский станок начал работать в Западной Европе, а в Москве о печатании книг и помину не было до 1553 года. Когда царь сказал митрополиту Макарию о своем намерении, оно пришлось тому очень по душе.